Илион

обувь, золотые поножи и полное боевое снаряжение. Прибавьте сюда явное отличие в размерах. Мой рост – пять футов и девять дюймов, то есть не низенький (как я не уставал напоминать окружающим, особенно Сюзанне). «Средний», скажем так. А Громовержец ныне вымахал до пятнадцати футов. Поясняю для наглядности: дверной косяк будто нарочно выполнен для «звезд» НБА,[30] которые привыкли таскать других «звезд» НБА у себя на плечах – и мой гость наклоняется, чтобы войти. Створка с треском захлопывается. В массивной руке Кронида все еще покачивается мой медальон.

– Итак, схолиаст Хокенберри, – молвит бессмертный по-английски. – Ты хоть сам понимаешь, что натворил?

Стараюсь придать взгляду некое подобие дерзкого вызова, однако тут не до жиру: лишь бы коленки не дрожали. Чувствую, от холода и страха пенис уменьшился до размеров морковки, а мошонка превратилась в земляной орех. Зевс рассматривает меня с ног до головы.

– О боже, – густо рокочет он. – Какими же вы были уродами, людишки старого образца. Поглядите на него: ребра наружу, а брюхо все равно висит!

М-да. Сюзанна когда-то сравнивала мой зад с парой пышных булочек, только она это скорее с нежностью…

– Откуда вы знаете английский? – дрогнувшим голосом спрашиваю я.

– МОЛЧАТЬ! – вопит собеседник.

Потом грубо выталкивает меня на балкон и выходит сам, заняв собой почти все пространство. Забиваюсь в угол, изо всех сил стараясь не опускать взора вниз, на скалы. Владыке Олимпа достаточно поднять кратковечного нахала и швырнуть через перила: минут пять я бы точно покувыркался с дикими воплями.

– Ты обидел мою дочь, – рычит Зевс.

Которую из них? – отчаянно соображаю я. Мало ли против кого мы тут замышляли: Афина, Афродита… Скорее всего речь об Афине. Она всегда была его любимицей. Впрочем, какая теперь разница. Заговор против любого бога – не говоря уже обо всех сразу – величайшее преступление в здешних краях. Снова кошусь вниз: змеевидный хрустальный эскалатор вьется по скале, теряясь в туманной дымке где-то на уровне моря. Бывшие бараки схолиастов у подножия сожжены дотла, хотя отсюда не рассмотреть и руин. Фигово, далековато падать.

– Догадываешься, что сегодня произойдет, Хокенберри?

Подозреваю, вопрос чисто риторический.

Зевс опирается на каменные перила; каждый из его пальцев толще моего запястья.

– Нет, – отзываюсь я.

Громовержец озирает меня свысока:

– Ну и как ощущения, премудрый схолиаст? Непривычно, а? Целых девять лет знать, что принесет следующая минута, ведать закрытое для самих бессмертных… Должно быть, ты чувствовал себя Провидением, никак не меньше.

– Нет, дыркой в заднице.

Кронид кивает. Затем указывает на колесницы, которые взмывают над Олимпом, одна за другой. Их сотни.

– Сегодня, еще до вечера, мы истребим человеческий род. Не только этих вояк, собравшихся под Илионом, но и вообще всех людей. Повсюду.

Что тут ответишь?

– Не слишком замахнулись? – усмехаюсь я; все бы ничего, только голос дрожит, как у запуганного мальчика.

Владыка продолжает взирать на толпу златодоспешных богов и богинь, ожидающих очереди оседлать небесные машины.

– Посейдон, Арес и прочие веками достают меня, требуя избавиться от человечества, как от вируса, коим вы и являетесь, – рокочет бессмертный, обращаясь скорее к самому себе. – Мы, конечно, обеспокоены. А какую расу богов не опечалило бы истребление подобного героического рода, если учесть, сколько наноулучшенного ДНК растрачено на сношения с жалкими людишками, взять хотя бы Ахилла или Геракла? Мы почти сроднились – я имею в виду, в буквальном смысле.

– Зачем вы мне это говорите?

Небожитель презрительно косится сверху вниз:

– Поскольку жить тебе осталось пару секунд, можно и пооткровенничать. На Олимпе, схолиаст Хокенберри, нет постоянной дружбы, надежных союзников или верных товарищей… Неизменны лишь интересы. Мой интерес – сохранить положение Владыки Бессмертных и Правителя Вселенной.

– Та еще работка, – скалюсь я.

– Да уж, – молвит Зевс. – Это точно. Не веришь – спроси Просперо, или Сетебоса, или того же Тихого. Ну так есть у тебя последний вопрос перед уходом, Хокенберри?

– Вообще-то да, – на удивление спокойно говорю я; даже колени больше не трясутся. – Хочу знать, кто вы на самом деле и откуда взялись. Ясно ведь, что вы не подлинные боги Древней Греции.

– Разве? – Острые зубы Кронида сверкают из посеребренной бороды. Совсем не по-отечески.

– Кто вы такие? – повторяю я.

Всемогущий вздыхает:

– Боюсь, у нас нет времени на рассказы. Прощай, схолиаст Хокенберри.

Оторвав ладони от перил, он решительно поворачивается ко мне.

Как выясняется, бессмертный был абсолютно прав: времени не осталось. Ни для историй, ни для чего другого. Огромное здание содрогается, трещит и громко стонет. Чудится, сам воздух вокруг Олимпа затвердел и потрескался. Сияющие колесницы спотыкаются на лету, а боги внизу так громко вопят, что крики долетают до нас.

Громовержец валится спиной на перила и, выронив мой медальон, упирается рукой в дрожащую стену. Высоченная башня сотрясается у основания, раскачиваясь и выписывая верхушкой десятиградусную дугу.

Зевс поднимает взгляд.

Небо заполняют черточки-вспышки. Слышатся акустические удары; марсианский небосвод разрезают полосы огня. Прямо над нашими головами посреди лазури стремительно кружатся гигантские сферы цвета черного космоса и пылающей лавы. Они напоминают громадные дыры, пробитые в голубой тверди, и к тому же заметно опускаются.

Ниже – гораздо ниже, у подножия Олимпа – раскручиваются подобные им неровные круги радиусом не меньше футбольного поля каждый. Другие вертятся над морем, ближе к северу, а некоторые вгрызаются прямо в волны.

Из приземлившихся у горы шаров устремляются наружу тысячи муравьев. Да нет же, людей. Интересно, просто людей или как?

Среди золотых повозок, успевших взмыть, летают темные остроконечные машины. Некоторые крупнее колесниц, другие меньше, и у каждой – смертельный, не по-земному военный вид. Верхние слои атмосферы испещряют пламенные линии, со свистом устремляясь к Олимпу, словно межконтинентальные баллистические ракеты.

Громовержец потрясает кулаками.

– ПОДНЯТЬ ЭГИДУ! – оглушительно ревет он, обращаясь к малюсеньким богам у подножия. – АКТИВИРОВАТЬ ЭГИДУ!

Хотелось бы, конечно, остаться и посмотреть, что будет дальше, однако сейчас у меня иные заботы. Опрометью проскакиваю между исполинских ножищ великана, прокатываюсь на животе по сотрясающемуся мраморному полу; левая рука подхватывает медальон, а правая быстро крутит диск.

58 Экваториальное Кольцо

Поначалу никак не получалось извлечь Ханну из бака. Увесистый кусок трубы не справлялся с пластикоподобным стеклом. Даэман израсходовал три обоймы дротиков, и те рикошетом разлетелись по залу, сокрушая более хрупкие предметы, вонзаясь в обломки обездвиженных сервиторов, едва не задев