– А тебе известно, кого они изображают? – поинтересовался Харман. – И зачем собраны здесь?
– Нет.
Вечная Жидовка отошла в сторону, давая спутникам возможность вдоволь насмотреться.
В дальнем конце чертогов, в стеклянном алькове, на кресле из резного дерева, обитом кожей, исследователи обнаружили сидячую статую мужчины. С первого взгляда было заметно, что если бы он встал, то оказался бы ниже любого манекена в комнате. Его рыжевато-коричневое одеяние напоминало короткое, перехваченное поясом платье из грубого хлопка или шерсти, а на ногах красовались примитивные сандалии. Фигура могла бы вызвать улыбку, однако ее черты – коротко остриженные седые кудри, ястребиный нос и пронзительные серые глаза под тяжелыми бровями – внушали невольное почтение. Изумительно выполненные мускулистые руки покрывало такое количество шрамов, короткие пальцы с такой властностью сжимали подлокотники, да и все изваяние излучало столько сокрытой мощи – причем не одного лишь тела, но и внутренней воли, – что хозяйка Ардис-холла замерла на месте за шесть футов до скульптуры. Мужчина выглядел старше, чем обычно выбирали люди в его летах – солиднее Хармана, однако все-таки моложе Сейви. Низкий вырез туники открывал широкую, бронзовую от загара грудь, заросшую седеющими волосами.
Даэман вышел вперед.
– А я знаю этого парня. – Он ткнул пальцем. – Видел его прежде.
– В туринской драме, – поддакнула Ханна.
– Точно, точно. – Коллекционер защелкал пальцами, напрягая память. – И звали его…
– Одиссей, – представился мужчина. Потом поднялся из кресла и шагнул навстречу ошарашенному Даэману. – Одиссей, сын Лаэрта.
– Она уже успокаивается, – промолвил Манмут. – Примерно один оборот за три секунды. Тряска и отклонения от курса снизились до нуля.
– Попробуем выровнять полет, – отозвался его товарищ. – Скажи, когда полярная шапка появится на перекрестие радара.
– Ладно… Нет, оно движется… Тьфу ты. Что за фигня?
Он попытался установить положение размытого белого пятна в голубом океане, но снежный буран летающих обломков и шаров плазмы сбивал его с толку.
– Это точно, – согласился Орфу. – Я настоящая фигня.
– Да я не про тебя.
– Знаю. Зато я про себя. Веришь ли, половину библиотеки не пожалел бы, лишь бы вернуть хоть один из шести глаз.
– Мы подключим тебя к какой-нибудь камере, – успокоил его европеец. – Дьявольщина, опять кувыркаемся.
– Пусть так и будет, пока не войдем в атмосферу. Побережем горючее и энергию. И кстати, по поводу моего зрения – тут уж ничем не поможешь. Пойми, я смотрел прямо на вспышку. Каналы сожжены вплоть до органики. От оптических нервов осталась горсть пепла.
– Мне очень жаль, – сказал Манмут.
Он чувствовал себя прескверно, и не только из-за безумной тряски. Спустя минуту хозяин «Смуглой леди» заговорил снова:
– Вода, воздух и реактивное горючее истощаются слишком быстро. Думаешь, нам обязательно падать вместе с этой кучей обломков?
– Так больше шансов, – отвечал иониец. – Ни один радар не отличит нас от прочего мусора.
– Радар? Да ты видел, кто нас атаковал? Колесница, чтоб ей! Полагаешь, на колесницах бывают радары?
Орфу откликнулся рокочущим смехом.
– Видел ли я? Не сомневайся, Манмут! Это было последнее зрелище в моей жизни. Люди- переростки посылают молнию, способную стереть в порошок одну треть космического корабля, включая Короса и Ри По. Не уверяй меня, что простые колесницы каждый день разъезжают в открытом вакууме. Не-а. Здесь пахнет какой-то каверзой. И мне это не нравится.
Капитан не нашелся что ответить. Бесконечная тряска и перевороты страшно действовали ему на нервы, однако все вокруг подлодки крутилось вместе с ней и стучало в борта. Значит, выхода нет, верно?
– Потолкуем о сонетах? – предложил Орфу.
– Измываешься, гад? – Моравеки питали слабость к древней нелитературной речи: чем нелитературнее, тем лучше.
– Ага, – подтвердил иониец. – Я гад, и я именно измываюсь. Как ты догадался, дружище?
– Э-э, постой-ка. Мусор начинает раскаляться. Как и мы. Ионизация ускоряется.
Ровное звучание собственного голоса порадовало европейца.
Крупные куски распавшегося корабля разогрелись докрасна, и нос подлодки тоже подрумянивался. Внешние датчики наперебой сообщали о стремительном скачке температуры. «Смуглая леди» входила в атмосферу.
– Пора выровнять нашу траекторию. – Гигантский краб обработал данные, полученные от систем лодки, взялся перенастраивать гироскопы и поджигать двигатели, извлекая все, что можно, из информации, оставленной Коросом. – Ну как, уже легче?
– Не совсем.
– Нельзя ждать. Я собираюсь развернуть эту жестянку, прежде чем мы поджаримся.
– Эту жестянку зовут «Смуглая леди», и она еще может спасти наши шкуры, – холодно проронил Манмут.
– Ладно, ладно. Скажи мне, когда край планетарного диска над полюсом окажется в центре монитора на корме. Тогда и выправим полет. Боже, чего бы я только не отдал за глаз! Прости, в последний раз вырвалось.
Капитан бросил взгляд на экраны. С неба сыпались сияющие осколки того, что некогда являлось космической посудиной и двумя ее пассажирами. Единственным, что маячило сквозь эту густую тучу, где безнадежно затерялись даже маленькие спутники, был сам Марс – оранжево-красно-буро-зеленая тыква, заполнившая собой все мониторы. Перекрестие радара, за которым следил европеец, резко подпрыгнуло вверх, потом еще раз, пересекло затянутое облаками побережье, лазурные волны, попало на белый участок…
– Готово, – доложил хозяин подлодки. – Полярная шапка в середине.
– Отлично.
Двигатели яростно загудели.
Корма раскалялась все ярче.
– Корос III рассчитывал с помощью носовых реактивных двигателей затормозить судно и отбросить их до столкновения с атмосферой, – сообщил Манмут.
– А я намерен сохранить те, что помощнее.
– Зачем?
– Увидишь.
– Но они же могут взорваться от перегрева?
– Да, могут, – хмыкнул Орфу.
– А есть шанс, что мы развалимся, когда они заполыхают?
– Еще какой, – отозвался краб. И запустил реактивные двигатели.
