– Вы и латынь знаете? – Михаил посмотрел на меня слегка странно – А странный случай потому, что у него странный инсульт. Словно кто-то разорвал сосуды мозга. Не бывает так обычно. Страшный случай. Вы не знаете, он не принимал никаких наркотиков?
– Я ещё и церковно-славянский знаю, – почти соврал я – А кроме брикета он ничего не принимал.
– Да, может это пища непривычная спровоцировала – быстро согласился Михаил.
– Разве может быть такая служебная функция – предательство? – зачем я с ним спорю?
– Может быть служебная функция – поддержка порядка и сбор информации согласно служебным инструкциям, – как дебилу объяснил сент.
– А понятие «честь» в служебную функцию входить не может?
– Честь? Кто на вашей планете знает, что такое честь? – с интонациями превосходства произнес Михаил.
– Сейчас может быть уже и никто. Но я помню летчика, совсем пацана, который дрался с врагами уже тогда, когда было понятно, что сопротивление бессмысленно. Я помню моего друга Вовку, он выбрал смерть, но не покорился мерзавцу. Ещё примеры?
– Не надо патетики! Честь и гордость имеет смысл только тогда, когда есть, кому это оценить. И когда её можно отстоять. И главное – когда она приносит выгоду! А когда это просто разновидность суицида… – Сент был уверен, что в споре он победил меня.
– Честь всегда честь. Гордость всегда гордость. В этом, наверное, разница между вами и нами.
– Между нами и вами очень мало различий. И эту малость мы и пытаемся выяснить. И понять. – Голос у Михаила даже после такой стычки оставался формально дружественным, если не сказать покровительственным. – Я надеюсь, мы выясним. Пока мы этих различий не видим.
– А почему? – я решил задать этот, давно мучающий меня, вопрос. – Почему у нас нет, ну почти нет, отличий?
– Ну, считайте что отличия у нас примерно такие, которые бывают у двух братьев.
– Так почему вы называете себя людьми, но не нас?
– Потому, что мы – люди. А разобраться, кем вы стали за время разлуки, одна из наших приоритетных задач, – мне показалось, что сент сказал что-то крайне важное.
Я не ответил, промолчал, и повисла пауза. Мне было неприятно стоять на этом игрушечном мостике молча. Меня тяготило и место и молчание.
– Тихий ангел пролетел, – сказал я.
– Вот и один из признаков того, что мы все-таки разные, – Михаил задумчиво смотрел вниз на прозрачную, чуть зеленоватую воду.
– Ладно, я задам вопрос более четко, – решился я, – судя по всему, и вы, и мы – это одна и та же раса? Откуда мы все взялись?
– Это давняя история…
– Я и не сомневаюсь. Я что-то не припомню в прошлом таких вот братьев по телу и разуму, – видимо сент не хотел развивать эту тему, по крайней мере, сейчас. – А все-таки, пусть это и давно было. Но – ЧТО было?
– Древняя раса, вернее не раса, а … ну, я не могу сказать, у вас ни в одном языке нет такого понятия.
– А вы объясните, я постараюсь понять.
– У вас агрессивный метод общения, это удивительно, – во взгляде Михаила, впрочем, никакого удивления не было. – Был единый центр разумной жизни. И он распался.
– В каком смысле распался? Погиб?
– Нет, просто было что-то вроде естественного расслоения. Кто-то остался на планете праматери, кто- то улетел на планеты лимитрофы. Об этом у нас, людей, остались только смутные воспоминания. Это было очень давно. ОЧЕНЬ. На такие временные расстояния не долетает ни один грамм воспоминаний. Только легенды.
– И ничего не осталось от этого единого центра? От колыбели человечества?
– Никто не знает. Я могу сказать только одно – наша цивилизация прошла путь от полного бессилия к процветанию. Мы прошли свой путь, от рабского существования к высоте нынешнего нашего состояния. Мы победили. – Михаил даже слегка театрально поднял указательный палец.
– А откуда тогда вы знаете про распад единого центра? – я не разделял его гордость. – Раз через звериную дикость прошли?
– Нам в отличие от вас, повезло! – по-моему, Михаил обрадовался вопросу. – Наши пра-предки, на нашей планете, нашей второй колыбели, сумели сберечь все достижения цивилизации. Они создали нечто вроде хранилища знаний, образцов технологии. И видя, что в условиях новой планеты не удается избежать деградации, они законсервировали все это для потомков! И многое из этого сохранилось. Нам не пришлось проходить вновь мучительный путь познания.
– Да уж, повезло, – согласился я. – Если это правда и мы тоже потомки той давней, эээ… экспансии, то мы оказались в худших условиях. Но что-то вы не особенно вежливо с братьями поступаете.
– Мы? Во-первых, во всех бедах вы виноваты сами, – сент опять сел на своего конька – назидательность. – Ведь мы доверили вам навести здесь порядок, а ваши же соплеменники черти что устроили. Бойню и воровство. В этом ваша суть! А вы о говорите о чести…
– Да, вам нельзя отказать в логике, – согласился я. – Если принимать вашу версию, то вы пытались навести порядок и только ошиблись в выборе исполнителей? Что же вы ставку сделали на мерзавцев? Не
