верификации с помощью «объектного посредника». А чтобы «посредник» не заглючил, неплохо бы и с вашими сетевыми компонентами разобраться: какие там интерфейсы, сервисы, имена, адреса и тому подобное барахло…
Сережа понял, что переборщил, зайдя куда дальше пожеланий самого себя в образе Вали Полубянского, и остановился в смущении. Вдруг как начнет сейчас Денис Петрович названивать реальному Валентину Андреевичу, требуя уточнений. И как будто даже потянулся тиран местного значения к черному телефончику, больше напоминающему дорогую зажигалку, но ограничился кратким распоряжением ближайшему подчиненному:
– Дайте этому… посмотреть. Но только то, чем мы уже сами не пользуемся.
И перестал обращать какое-либо внимание на посетителя. Все-таки тиранозавр – крупный хищник и непрестижно ему на мелочь пузатую свое время расходовать, так что копошись пока и не морочь мне задницу.
А ведь три года назад, будучи еще зеленым эмбрионом в цифровом мире, списывал Денис Протасов без зазрения своей совести программы у Сергея Сергеевича.
У Шрагина было много учеников, которые забыли о времени ученичества. Он был компьютерным профи, когда многие из них, фигурально выражаясь, еще ссали в штаны…
Четыре года назад он ушел из команды Сарьяна и опять представлял собой абсолютную развалину.
Сарьян, хоть и обиделся, но устроил его напоследок в немецкую фирму. Однако не срослось. Шрагин угодил там в двойной вакуум высокой плотности. Немцы оказались жлобами, по сравнению с которыми жители Воронежа и Красноперекопска выглядели тонкими чуткими людьми. Каждый немец внушал герру Шрагину, что такое Disziplin и Ordnungnote 6, а затем шел отдыхать и его сменял другой немец.
Работа на отечественную «Малину Софт» кончилась побитым глазом и финансовым кризисом. Это не господину Шрагину должны были заплатить причитающуюся зарплату, а напротив Серега Шрагин остался сильно должен пахану. Есть от чего шизануться.
Второй срок в психушке, теперь уже на Пряжке – три месяца. В историю болезни занесена помимо маниакально-депрессивного психоза еще и какая-то форма шизофрении.
После возвращения Шрагин обнаружил в своей квартире новый объект с неизвестными еще свойствами – Зинаиду Васильевну, которую город прописал на пустующей жилплощади.
Казавшаяся милой женщина сказала, что за ним приходили бандиты из какой-то «софтовой малины», но она их отвадила. Зинаида первый и последний раз пошутила, посгибав крепкий указательный палец на воображаемом спусковом крючке. Может, и в самом деле отвадила, по-крайней мере люди с прежней работы ему больше не попадались.
Ну, а бывший карапуз Андрюшка взял Шрагина к себе в фирму. Сергей натаскивал молодых программистов, валом валивших в растущую как сыроежка после дождя «Шерман-Слободу». Его уважали как классика, в нем видели заместителя вождя по компьютерным вопросам. Но через год активной деятельности у него вдруг опять случился вывих. Наверное потому что он продолжал думать только о программных языках господа Бога, он пытался создавать их, если даже не на компьютере, то в своей голове.
А новую службу, он так или иначе воспринимал как помеху, как гибель отпущенного ему времени, как преграду между ним и вечностью. Вот пробки и перегорели. Однажды молодые программисты увидели своего наставника, танцующего в коридоре с невидимой виртуальной музой, и вызвали врача…
С музой Шрагин общался на тему генерации объектов в программном языке «Арарат». Общался не во грехе, почти без ощущений, если не считая сладкой вибрации в позвоночнике, почти без звуков, если не брать в расчет контрольные сигналы, с минимумом образов – только неяркая графика. Тут царило слово, знак, смысл, программный код. В интеллектуальном объятии они порождали рои самопознающих объектов и самореализующихся интерфейсов. Ради этого танца – длился тот минут пять, не больше – Шрагин был готов на все, не то, что потерять работу.
Многое из достижений этого танца он забыл, многое невозможно было выразить ни на одном из человеческих языков, многое было осуществимо не ранее через сто лет, остальное осталось невостребованным современникам…
Позднее Шрагин присвоил музе облик и имя красотки из одной компьютерной игры. Глаза-тарелки, рот-пуговка, ноги-стрелы. Виртуэлла – звучит не слишком-то оригинально. Поэтому, Эллой он называл ее тоже. И системной хранительницей. И внешность ей со временем подправил. В ней появилась что-то от соседской девочки, которая тридцать лет назад играла с маленьким золотушным Сережой Шрагиным и даже подкармливала его конфетами, которые назывались, кажется, «Мишка на сервере». Но, когда Шрагин узнал, что нынче соседская девочка представляет собой малосимпатичную особу, занимающуюся финансовыми махинациями, Элла стала больше напоминать одну сотрудницу, если точнее секретаршу Шермана…
Третья психушка, имени Бехтерева, на удивление слабо пропечаталась в его памяти.
«В медицине столько науки, сколько в ней скальпеля», – любил повторять его лечащий врач. Немного странные слова для психиатра. А еще он говорил, что нейрохирурги – это смежники психиатров. Да, айболит был повернут на оперативное вмешательство. У пациента болела голова, виски, и его повезли на обследование в нейрохирургический центр – может, опухоль мозговая найдется, профессиональная болезнь программистов. Там, после обследования и осмотра всяких пил и сверл, Сереже стало плохо, обморок случился. Очнулся с повязкой на голове, небольшой шрамик так и остался около левого глаза. Как будто шандарахнулся обо что-то острое.
Вокруг глаза располагается куча небольших косточек, решетчатая, слезная, клиновидная, скуловая. Шрамик был как раз в районе решетчатой…
После лечения Шрагин, конечно, стал стесняться Виртуэллы, как воплощенного безумия. Но все равно она приходила к нему, когда было совсем плохо.
Вернувшись на службу, господин Шрагин нашел свою репутацию сильно изменившейся. Теперь у него была репутация не задумчивого гуру, а почти болвана. И не без основания, как самокритично признавал он. Глубокие мысли о сущности программирования нередко сменялись на не менее глубокомысленные раздумия, о том как сварить холостяцкий суп и как не хочется стирать носки…
По идее, в соответствии с духом времени, его должны были выкинуть вон, это только при советской власти псих мог быть передовиком производства и даже руководителем страны…
Однако худшего не случилось. Шерман оставил его, но сослал его от глаз подальше, в полудохлую дочернюю фирму, в отдел-отстойник под начало бесхребетного Вали Полубянского, на «диетическую» зарплату.
Но остальные более успешные карьеристы не забыли Сергея Сергеевича, и павший авторитет теперь вызывал не уважение, а наглость и глумление.
Как сейчас понимал Сережа, господин Шерман жалел людей, поэтому старался ими не интересоваться и кадровые вопросы не решать. Оттого у него были отстойники для жалких личностей и куча разрезвившихся наглых карьеристов, которые бросались грызть Шрагина при первой же возможности.
Господин Шерман сильно отличался от товарища Сталина, верно сказавшего: «Кадры решают все». Кодла решает все. У Андрея Шермана не было кодлы, он платил людям зарплату, но они не ели у него с руки. Он был всегда одиночкой, гордецом. Поэтому и погиб…
Шрагина стиснули двумя устаревшими громоздкими компьютерами в самом центре отдела, отдав под перекрестные прожигающие взгляды недоброжелателей. Да и дали посмотреть одно старье да фуфло…
Приятнее было бы работать с контактным экраном, когда никто ничего не видит, кроме твоей занавешенной физиономии. Но сейчас партия шла в открытую – при живом внимании публики. Так что особо не попрыгаешь. Но Шрагину сегодня, несмотря на страх, накатывающийся волна за волной, хотелось быть дерзким. Он наклонился, как будто проверяя подсоединение «мыши» и вогнал в USB-порт компьютера едва заметную «пробочку» – с начинкой из хищных программ-следопытов и потрошителей.
Следопыты обшаривали все доступные файлы, потрошители-декомпиляторы рвали на куски
