— Назовите его Огнедышащим. Попробуйте. Встаньте там и позовите.
Он бросил поводья и отошел от коня. Я зашагал дальше.
— Позовите его! — крикнул мальчишка мне вслед.
— Сюда, Огнедышащий! — рявкнул я лишь затем, чтобы этот крепостной заткнулся.
Не успел я пройти и пяти шагов, как конь догнал меня и пошел следом, спотыкаясь, дрожа, но так близко, что его морда нависла над моим плечом. Я остановился, и он остановился.
— А теперь скажите ему что-нибудь хорошее. Скажите, что в конюшне его будет ждать овес, когда он вас туда довезет, — шепнул мальчишка мне на ухо, видимо, для того, чтобы конь услышал эту хорошую новость от меня.
— Овес?
— Ему скажите.
— Огнедышащий, овес. Овес будет в конюшне, если ты будешь хорошо себя вести.
Я чувствовал себя полным идиотом. Конь поднял ногу и всхрапнул с чуть более радостной интонацией.
— Ты ведь не откусишь мне руку, если я ею дам тебе овса? Этот слуга-балбес считает, что ты вовсе не зид в лошадином обличье. Мне ему верить?
Я медленно поднял руку погладить Зиггета по носу. Он мотнул головой.
— Овес. Помни про овес, Огнедышащий. У меня есть власть над овсом. Из-за тебя я все ноги стоптал, но если ты переменишь гнев на милость, может быть, я тоже смогу.
Конь кивнул и позволил дотронуться до себя. Мальчишка взял его поводья.
— А я что говорил? Теперь он будет хорошо вас носить, если продолжите в том же духе. Помните, как его зовут, и все. Траву он любит больше, чем овес, но вы, наверное, уже забыли про нее, так что вряд ли сможете рассказать ему о ней.
Он придерживал голову Зиггета — Огнедышащего, — пока я садился в седло.
— А что насчет травы?
— Какая она зеленая и мягкая, а когда вырастает, колышется на ветру. Как она щекочет его ноги, когда он бежит, и какая она сладкая на вкус, особенно весной, пока снег еще не сошел, но уже появляются прогалины со свежей зеленью. Это лучше всего, но он так долго ее не видел.
Конь успокаивался под рукой и голосом мальчика.
— Забирайся ко мне за спину, — предложил я.
— Я не могу ехать с вами.
— Да не убью я тебя.
— И то верно.
Он взобрался туда с такой легкостью, что можно было подумать, сам конь подхватил его зубами и посадил себе на круп.
Путь назад был долгим. Мы ехали медленно, и мальчишка рассказывал мне про коня и как заставить его делать то, что мне нужно.
— Откуда ты так много знаешь про лошадей?
— Понятия не имею. Бабка говорила, я просто их чувствую.
— Твоя бабушка? А где она?
— Уже умерла. Не люблю говорить о ней.
— Почему ты говоришь по-лейрански?
— По-каковски?
— Уверен, ты понимаешь, что язык, на котором ты говоришь, вовсе не тот, на котором говорят здесь. Он даже не из этого мира. Ты думал, я не замечу?
— Я не должен был говорить. Не должен был с вами болтать или даже вообще рот открывать, потому что я слишком туп, чтобы выучить нужные слова. А вы не могли бы просто притвориться, что я вообще ничего не говорил?
— Рабочий лагерь, где ты родился, — много ли там было таких, кто говорил по-лейрански?
— Я не хочу, чтобы из-за меня у кого-то были неприятности.
— Неприятностей не будет. Не от меня. Я просто подумал: люди вроде тебя так давно оказались в Се Урот, что никто не может помнить свой прежний язык. Ты знаешь о том, что есть другой мир? А другие крепостные тоже это помнят?
— Я об этом знаю. Большинство остальных — нет.
— Это поразительно. Я пробыл здесь лишь несколько месяцев, но с трудом могу что-либо припомнить.
— Просто есть те, кто хочет, чтобы я помнил. Может, никто не хочет, чтобы что-то помнили вы?
Долгое время мы ехали в молчании. Когда мы приблизились к кольцу костров, окружавших Зев'На, я велел мальчишке слезть с коня.
— Остаток пути пройдешь пешком, — сказал я ему, — и не советую тебе ждать награды за то, что помог мне. Если у тебя осталась хоть капля ума, ты будешь плевать в мою сторону, когда бы меня ни увидел.
— Я всегда в конюшне.
Я уехал, не сказав больше ни слова.
Когда я вернулся в Серый дом, Дарзид ждал меня. Одетый в черное, как обычно, он растянулся на моей кровати, словно огромный паук. Я сделал вид, что не заметил его, и пнул рабов, спавших на полу моей ванной.
— Горячей воды, — велел я. — И много.
Скинув костюм для верховой езды, я забрался в ванну. Меня колотил озноб. Появившийся в дверном проеме Дарзид выгнал рабов.
— Где вы были, молодой господин?
— Катался по пустыне. Вам это известно.
— Мы беспокоились. Кажется, исцеление вас огорчило.
— Мне оно не понравилось. Конечно, вы правы, говоря о правильном использовании раба. Я могу это понять, но мне это не нравится. Это оставило неприятный привкус у меня во рту, и было больно, когда Мелладор порезал меня. Так что я решил пойти и приструнить этого чертова коня, чтобы такого больше не происходило. Мне не нравится, когда меня сбрасывают на землю и ставят синяки. Я подумал, что стану лучше и сильнее, если справлюсь с этим.
— Конечно. Прекрасная мысль. И как, получилось?
— Думаю, завтра дела пойдут гораздо лучше.
Он улыбнулся и потеребил в пальцах бородку. Однако улыбка не затронула его глаз. Если бы я взглянул на него достаточно близко, увидел бы я золотую маску и рубиновый взгляд?
— Зачем вы отгородились от нас?
Ответ на этот вопрос я тщательно обдумал на обратном пути.
— Я устал. Вы трое никогда не оставляете меня одного. Иногда я просто не могу больше учиться. Думаю, вы забываете, что мне всего десять.
— Одиннадцать. Ваш день рождения был несколько месяцев тому назад.
— О! — Я сбился с мысли.
В Комигоре это всегда праздновали с размахом. Корзины с едой для арендаторов и по кружке эля для стражи. Пир с папиными и мамиными друзьями…
— Ну и?.. — спросил Дарзид с ноткой нетерпения в голосе.
— У меня скоро голова лопнет от всего этого. Иногда мне просто нужно побыть одному.
Мне не нравилось, что они знали все, о чем я думаю, чем занимаюсь и с кем разговариваю.
— Не делайте это привычкой. Мы ваши друзья и союзники, и нам предстоит еще многому научить вас. От вашего помазания нас отделяют лишь несколько месяцев.
— И тогда я стану Наследником Д'Арната?
— Это еще не все.
— А что еще?
— В ваш двенадцатый день рождения, в день вашего совершеннолетия… помимо того, что вы
