— Так точно, товарищ генерал.
— Чем раньше, тем лучше. — Гранов сделал паузу, снял очки и провел ладонью по лбу. — И потом, эта история с вашей приемной Дочерью. Из-за нерасторопности ваших людей она уже наверняка в Лондоне.
— Так точно, товарищ генерал.
— Оттуда бригадный генерал Фергюсон отправит ее в Дублин, чтобы она с помощью ИРА опознала Качулейна.
— Похоже, что так, — слабым голосом подтвердил Масловский.
— В моих глазах Временная ИРА является фашистской организацией, а связь с католической церковью окончательно разоблачает ее. Татьяна Воронина предала свою страну, свою партию и свой народ.
Вы немедленно дадите в Дублин Лубову приказ ликвидировать ее вместе с Черни и Качулейном.
Он снова надел очки, взял ручку и принялся писать.
— Но, товарищ генерал, может быть… — попытался возразить охрипший Масловский.
Гранов удивленно посмотрел на него.
— У вас возникают какие-либо сложности в связи с моим указанием?
Масловский, кажется, даже несколько съежившийся под холодным взглядом шефа, отрицательно потряс головой:
— Нет, конечно нет, товарищ генерал.
Он повернулся и вышел из кабинета. Колени его заметно дрожали.
В советском посольстве в Дублине Лубов только что получил сообщение из Парижа, что Татьяне Ворониной удалось уйти. Он стоял в шифровальном зале и переваривал эту новость, когда из Москвы поступил приказ Масловского. Когда он прочитал текст, ему стало нехорошо. Лубов прошел в свой кабинет, заперся там, достал из шкафа бутылку виски и налил стакан. Выпил. Потом еще налил и выпил снова. Наконец подошел к телефону и позвонил Черни.
— Говорит Костелло (это была кличка, используемая только в особых случаях). Вы заняты?
— Не особенно, — ответил Черни.
— Нам необходимо встретиться.
— В обычном месте?
— Да, я должен поговорить с вами. Это очень важно. Кроме того, сегодня вечером мы оба должны встретиться с нашим общим другом. Лучше всего на Дан-стрит. Вы можете это организовать?
— Что-то раньше такого не бывало.
— Исключительно важно. Я же сказал. Перезвоните мне и подтвердите договоренность.
Черни был определенно озабочен. «Дан-стрит» на их языке означала заброшенный склад на набережной Сити, который он несколько лет назад арендовал от имени одной фирмы. Но дело было даже не в этом. Гораздо более смущало его то, что он, Кассен и Лубов до сих пор вместе никогда не встречались. Он долго и безуспешно пытался дозвониться Кассену на квартиру, потом набрал номер католического секретариата в Дублине. Тот тут же ответил.
— Ну, наконец-то, — сказал Черни.
— Собственно, я только что пришел, — ответил Кассен. — Есть проблемы?
— Я бы так не сказал. Скорее озабоченность. Я могу говорить прямо?
— Обычно вы так и делаете, когда пользуетесь этим телефоном.
— Позвонил наш друг Костелло. Он хочет повидаться со мной.
— В обычном месте?
— Да, но кроме того он попросил еще организовать нашу встречу втроем сегодня на Дан-стрит.
— Вот это уж действительно странно.
— Да. Мне тоже не нравится.
— Может быть, у него приказ отозвать нас? — предположил Кассен. — Он говорил что-нибудь о девушке?
— Нет. А что он должен был сказать?
— Я лишь спросил, чтобы выяснить ситуацию. Скажите ему, что на Дан-стрит встречаемся в полвосьмого. Я все организую. Черни тут же перезвонил Лубову.
— Вам в полчетвертого подойдет?
— Конечно, — ответил Лубов.
— Он спрашивал, известно ли что-нибудь о девушке из Парижа.
— Ничего, — солгал Лубов. — До встречи в полчетвертого.
Он налил еще виски, открыл верхний ящик письменного стола, вынул оттуда футляр. Внутри находился полуавтоматический пистолет системы «стечкин» и глушитель к нему. Дрожащими руками он начал навинчивать глушитель на ствол.
Гарри Кассен стоял у окна своего бюро в секретариате и смотрел на улицу. Перед тем как уйти из дома, он прослушал запись разговоров Девлина с Фергюсоном и знал, что этим вечером Татьяна прибывает в Дублин. Не может быть, чтобы Лубов не получил соответствующего сообщения из Москвы или из Парижа. Почему же тогда он ничего не сказал об этом?
Встреча же на Дан-стрит выглядела странной еще и потому, что предварительно Лубов собирался, как обычно, переговорить с Черни наедине в кинотеатре. Тут все как-то не вяжется, сказал себе Кассен, инстинкты которого были отточены годами, проведенными в подполье.
Пол Черни хотел было уже снять плащ с вешалки, когда в дверь постучали. Он открыл и увидел Гарри Кассена в фетровой шляпе и плаще, которые обычно предпочитают носить священники. Выглядел он возбужденным.
— Слава Богу, Пол, что я вас застал.
— Что-нибудь случилось? — спросил Черни.
— Вы же знаете, что я убрал человека из ИРА, следившего за вами. Теперь у вас другой хвост. Идите сюда.
Квартира Черни находилась на втором этаже серого каменного здания колледжа. Кассен быстро поднялся на следующий этаж и на лестничной площадке снова повернул наверх.
— Куда мы идем? — крикнул Черни, еле поспевая за ним.
— Сейчас покажу.
На самом верху нижняя половина высокого георгианского окна оказалась поднятой. Кассен выглянул наружу.
— Вон там, — сказал он. — На другой стороне.
Черни высунулся и посмотрел на устланную каменными плитами дорожку во дворе колледжа.
— Так где же?
В этот момент сильные руки подхватили его за пояс и резко толкнули вперед. Он лишь коротко вскрикнул, потерял равновесие, скользнул по узкому наружному подоконнику и с двадцатипятиметровой высоты вниз головой рухнул на каменные плиты.
В последнем ряду кинотеатра Лубов был один. В слабо освещенном зале он насчитал всего пять или шесть человек. Он намеренно пришел раньше и теперь влажными от пота руками ощупывал в кармане «стечкина» с навинченным глушителем. Из плоской бутылки, которую он взял с собой, Лубов снова прихлебнул виски для храбрости. Значит, сначала Черни, потом Кассен. С последним будет проще, потому что я приду к складу первым и буду ждать в засаде, подумал Лубов. Он еще раз приложился к бутылке и стал засовывать ее в карман, когда кто-то в темноте сел рядом с ним.
— Черни? — он повернул голову.
Чья-то рука сжала вдруг его горло, а другая плотно закрыла рот. В течение долгой секунды, за которую он успел узнать выглянувшее из-под края шляпы бледное лицо Кассена, острый как игла стилет, который тот держал в правой руке, впился в его тело слева пониже ребер и снизу вверх пробуравил сердце. В мозгу вспыхнул ослепительный свет, и Лубов без боли провалился в темноту смерти.
