Всего этого, разумеется, не видели семеро человек, пробиравшихся в монастырь подземным ходом. Местами своды просели так, что приходилось ползти на четвереньках, отчего особенно страдали оба старика; Бофранк не раз пытался уговорить их вернуться к Оггле Свонку, но и Бальдунг, и алхимик упрямо продвигались вперед.
Гадкие розовые черви гроздьями свисали с земляного потолка, пачкая слизью лицо; сочилась по капле тухлая вода, а под ногами то и дело шныряли, деловито попискивая и побулькивая, некие шустрые мелкие твари. Свет факелов то и дело выхватывал из тьмы огромные плеши в стенах – там, где отвалились крупные куски земли; деревянные подпорки, крепившие своды подземного хода, почти все изгнили, и Бофранк с ужасом думал о страшной смерти, ожидавшей их в случае, коли они все-таки обвалятся. В полужидкой грязи, в темноте умирать придется очень долго, ибо есть здесь и вода, и еда… будешь жить, пока сам не станешь пищей для обитателей подземелья.
– Верно, думаете, что будет, коли случится обвал? – с неуместным веселием спросил лютнист, словно бы угадав мысли Бофранка.
– Долго ли еще идти? – не отвечая, буркнул субкомиссар. – Снаружи казалось, что монастырь совсем рядом.
– Ход выкопан не прямиком, как вы могли заметить по его изгибам и поворотам, – сказал Франци. – Виною тому выступающие там и сям скальные породы, кои строителям этого мрачного лаза пришлось обходить. Но не печальтесь, мы уже совсем рядом.
– А куда выходит сей ход?
– В дровяные сараи. И будем надеяться, что люк не завален поленьями.
Бофранк выругался про себя, подумавши, что такой исход был бы наиболее дурацким среди всех возможных. Однако ж им повезло, и люк не только не был завален поленьями, но и открылся с первой же попытки, хотя петли проржавели и истончились от времени.
В сарае средь аккуратных поленниц, пахнущих смолою, никого не было. Осторожно потушив факелы, чтобы не увидали огня и не обнаружили проникновения раньше положенного времени, все семеро выбрались из лаза и притворили за собою люк.
– Подождешь здесь, весельчак? – шепотом спросил Бофранк лютниста, но тот покачал головою:
– Отчего же? Во-первых, здесь есть чем поживиться, во-вторых, у меня есть свои счеты с грейсфрате – если помните, я представлялся вам при первом знакомстве как еретик… Я пойду с вами, и вы увидите, как славно я управляюсь с дубинкой и арбалетом.
– С кем здесь драться? С Баффельтом совсем немного людей.
– А здешние монахини? У этой дрянной крысы Субрелии охрана натаскана не хуже многих гардов. Здоровенные бабы, скажу я вам, хире Бофранк, куда похуже здоровенных мужиков.
Мимо проскользнул Бальдунг с пистолетом в руке, напоминавший в полутьме заправского разбойника.
– То ли мне кажется, – пробормотал он, – то ли пахнет жареным салом. Неужто монашек кормят шкварками?
– Вполне может быть, что и кормят, – согласился лютнист. – Хотя скорее всего кушанье сие приготовляется для грейсфрате и его своры, то есть, я хотел сказать, свиты.
Осторожно выглянув из открытой двери на монастырский двор, Франци сказал:
– Там пусто.
– Идемте же, пока никого нет! – велел Бофранк и выбрался наружу.
Двор был вымощен гранитною плиткою, подле сарая стояли две повозки на огромных колесах; вокруг в самом деле никого не было, но из окон соседнего строения лился тусклый свет, очевидно проистекавший от небольшого металлического светильника, наполненного маковым маслом, кое часто пользовали в монастырях.
Франци, субкомиссар и Мальтус Фолькон неслышными тенями просочились внутрь постройки и обнаружили там толстую румяную монахиню, занятую опаливанием на огне довольно крупного и жирного поросенка, послужившего причиною аппетитного запаха, что учуял прожорливый нюклиет. – Не успела монахиня ахнуть, как Франци прикрыл ей рот ладонью, а Бофранк в свою очередь наставил на нее пистолет с видом весьма угрожающим. Когда стало ясно, что монахиня вошла в разум и кричать не собирается, Франци чуть сдвинул ладонь и спросил:
– Как звать тебя, красавица?
– Оделия, – промямлила толстуха. Позабытый поросенок трещал в очаге, и Мальтус Фолькон несколько рассеянно повернул вертел.
– И скажи нам, красавица Оделия, где твои сестры?
– Сестры в зале капитулов, слушают ежевечернее наставление грейсфрате…
– А ты, стало быть, кухарничаешь? Отлично! Мы не станем тебя обижать, ежели ты будешь сидеть тихо-претихо, но для пущей верности свяжем тебя и заткнем рот, – объяснил Франци, сноровисто опутывая пухлые руки монахини взятой со стола веревкою. Для рта пригодился кусок войлоку, невесть зачем валявшийся тут же. То, как споро и умело управился Франци с толстухой, натолкнуло Бофранка на мысль, что в иные времена лютнист, вполне вероятно, промышлял грабежом.
– Но мы не спросили, где зала капитулов… – начал было Фолькон.
– Я и без того знаю, – неучтиво отмахнулся от него лютнист.
– Мудро ли идти туда, где такое скопление народу?
– Где толпа, там и паника, – сказал Франци, – а потом грейсфрате отправится ужинать или почивать, запрется в своей комнате на засов, и все пропало. Не будем же медлить!
Цепочкою, один за другим, все семеро пробрались ко входу в центральное здание монастыря и обнаружили там неосторожно открытую дверь. В коридоре было светло – горели светильники, и Франци
