Наполеон и женщины

же душа источаетъ эти мысли о недостижимомъ и о тщете жизни? Разве не те же страданія трижды заставляютъ его отдаваться все темъ же мечтамъ? He проникся ли онъ, какъ ученикъ Руссо, идеями своего учителя въ такой степени, что сделалъ ихъ своими и, достигнувъ всего, даже невозможнаго, въ области матеріальной, онъ встречаетъ въ области чувства лишь тщету, ничтожество и мерзость? Или же, признавая, что, какъ въ источнике его чувствъ, такъ и формъ, которыя онъ имъ придаетъ, лежитъ вліяніе Руссо, следуетъ думать, что его душевный складъ развился въ этомъ направленіи, и что литература здесь не при чемъ? Въ этихъ поискахъ женщины, которая любила, бы его для Hero самого, принадлежала бы только ему, думала бы только о немъ и была бы съ нимъ неизменно нежна, въ этихъ поискахъ онъ, несомненно, искрененъ; но въ какой именно степени онъ повинуется здесь прежнимъ литературнымъ вліяніямъ, въ какой именно степени онъ принуждаетъ себя искать ощущеній, которыя кажутся ему ощущеніями какого-то новаго и необыкновеннаго вида?

Что онъ насилуетъ при этомъ свою природу, можно заключить изъ того, что онъ скоро утомляется этимъ, Онъ не получаетъ того наслажденія, котораго ждалъ; онъ находитъ женщину, которую любилъ, или, какъ ему казалось, любилъ, ниже созданнаго имъ себе идеала. Какой-нибудь случай заставляетъ его насторожиться и встатъ на дыбы. Все рушится. Человекъ, сантиментальный по воспитанію, сталкивается въ немъ лицомъ къ лицу съ человекомъ практичнымъ и положителънымъ, каковъ онъ отъ природы, но при первой же возможности онъ принимается проделывать новый опытъ, вкладываетъ въ него много чувства, увлекается, это даетъ ему удовлетвореніе и на этотъ разъ онъ наслаждаетея вполне.

* * *

Что поразительно въ такомъ человеке, такъ это не постоянство чувственнаго влеченія, а верность сердца. Онъ обманываетъ Жозефину, у него естъ любовницы въ истинномъ смысле этого слова, которыхъ онъ любитъ глубоко, искренно, съ которыми пробегаетъ, не испытывая пресыщенія, всю гамму чувствъ, и рядомъ съ этимъ, въ какомъ-то уголке своего я онъ хранитъ по отношенію къ той, которая была въ его жизни первой любимой женщиной, такую нежность, такую страсть, такую глубокую привязанность, что забываетъ все, что она замышляла, говорила и делала противъ него; онъ не прощаетъ, онъ забываетъ все это, чтобы больше никогда не вспомнить.

Онъ не могъ не знать, какъ она жила; въ ея жизни было то, что должно было бы больше всего возмущать его, – были любовники, была продажность, были долги; но все это онъ вычеркнулъ изъ своей памяти. Онъ знаетъ только, что эта женщина, которую онъ сделалъ первой въ Европе, которую онъ возвелъ на тронъ, которая, по его воле, была помазана на царство папой, которую онъ пріобщилъ къ своей совершенно необычайной судьбе, – что эта женщина есть воплощеніе самой нежности, самого изящества; онъ приписываетъ ей разныя достоинства и даже добродетели; онъ украшаетъ ее всеми качествами, какія только способенъ страстно влюбленный приписывать своей любовнице, и, если онъ упрекаетъ ее въ расточительности, то не есть ли это средство показать, какъ онъ ее любитъ: ведь, это онъ далъ ей возможность быть расточительной?

Какова въ действительности эта женщина, которую онъ покрываетъ мантіей безсмертія, распространяя о ней, имъ же вымышленную, легенду, этого онъ не знаетъ совершенно; и если онъ обманываетъ потомство, то потому, что обманывается самъ. До самаго конца, до самой смерти, онъ непоколебимо хранитъ эту иллюзію, и на Святой Елене у него всегда носится передъ глазами, живетъ въ его сердце, владеетъ его чувствами образъ той Жозефины, которую увиделъ въ первый разъ генералъ Вандемьеръ въ маленькомъ отеле улицы Шантерейнъ, Жозефины, которую онъ зналъ въ Милане и Момбелло, женщины, которая первая, можно сказать единственная, вызвала въ немъ целую бурю страсти и дала ему познатъ и испытать любовь.

* * *

Это была действительно любовница; потому что онъ любилъ ее, какъ любовникъ, любовью непочтительной, не знающей удержу, требующей немедленнаго удовлетворенія, не боящейся ссоръ. вспыхивающей вновь и вновь, любовью, которая не мешаетъ признаваться въ изменахъ и, въ конце- концовъ, превращается въ дружбу со старой любовницей, къ которой можно обратиться съ просьбой помочь разорвать какую-нибудь связь, которой можно делать смелыя признанія, съ которой можно жить свободно, ничемъ не стеснясь. Это въ такой степени любовь именно къ любовнице, что при каждой перемене въ его судьбе онъ все сильнее чувствуетъ, что онъ долженъ порвать эту связь, которую онъ не считаетъ бракомъ; онъ понимаетъ, что это не можетъ длиться вечно, что онъ долженъ покончить съ этимъ, долженъ, наконецъ, устроиться прочно. Его суеверное пристрастіе къ условностямъ позволяетъ ему считать себя не женатымъ, разъ не было церковнаго брака; а если позже, черезъ восемь летъ, онъ и предсталъ предъ священникомъ, то это было по принужденію. Договоръ, заключенный между ними, онъ считалъ бы действительнымъ, если бы родился ребенокъ. Тогда обязательство стало бы неоспоримымъ. Но разъ нетъ ребенка, нетъ договора. И даже, оставивъ ее, онъ все-таки обращается съ ней, какъ съ любовницей, утешаетъ ее, даря ей огромныя суммы денегъ, обезпечивая ей широкую, роскошную жизнь.

Несмотря на все его слабости къ этой женщине; несмотря на то, что онъ съ такой охотой осыпалъ ее милостями, принялъ ея детея, сажалъ на троны ея племяннщъ и кузинъ, – приходится все же спросить себя, смотрелъ ли онъ когда-нибудь на нее, какъ на действительнаго члена своей семьи: настолько чувство, которое питалъ онъ къ ней, разнится отъ того, которое развивается въ немъ после женитьбы на Маріи-Луизе, и особенно после того, какъ Марія-Лиза сделала его отцомъ. Тогда чувство супружескаго долга захватываетъ его, господствуетъ въ немъ, поглощаетъ его целикомъ. Конечно, онъ никогда не любилъ Марію-Луизу той страстной любовью, какой любилъ Жозефину. Никогда она не была для него любовницей; но съ самаго же начала она стала для него супругой. Съ техъ поръ – ни одной неверности, а если онъ и позволялъ себе таковыя, то такъ тщательно ихъ скрывалъ и въ то же время оне такъ сомнительны, что свидетельствуютъ лишь о желаніи хранить видимое уваженіе къ взятымъ на себя обязательствамъ. Никакихъ откровенностей сомнительнаго свойства, никакихъ развлеченій вне общества своей жены. Когда онъ доходитъ до такой небрежности, что отказывается ехать въ Испанію лично устраивать дела, приходится спросить себя, не служитъ ли нежеланіе разлучаться съ женою одной изъ причинъ. мешающихъ ему ехать? Тогда какъ Жозефине онъ отказывалъ въ какомъ бы то ни было участіи въ управленіи Имперіей, Маріи-Луизе онъ это управленіе поручаетъ, делаетъ ее регентшей; онъ открываетъ въ ней больше ума, болыпе находчивости, больше здраваго смысла, чемъ имеютъ, по его мненію, его старые сотрудники, даже его братья. И не потому онъ такъ обращается съ нею, что она – мать его сына, – хотя и кажется, что именно поэтому, – но потому, что онъ испытываетъ къ ней своего рода супружеское уважепіе, котораго у него не было по отношенію къ Жозефине.

Тогда какъ по отношенію къ Жозефине – даже после ея смерти, – онъ остается неизменно любовникомъ, по отношенію къ Маріи-Луизе онъ всегда – супругъ. Въ отношеніяхъ къ Жозефине имъ владеетъ то, что дало ему его сантиментальнымъ воспитаніемъ, протекавшимъ целикомъ подъ вліяніемъ Руссо; въ отношеніяхъ къ Маріи-Луизе беретъ верхъ корсиканскій атавизмъ, старая традиція горцевъ. Онъ только прибавляетъ къ этому, но лишь въ виде придатка, въ качестве, такъ сказать, завершенія, монархическій штемпель. Но и одного званія супруги въ его глазахъ достаточно разъ оно освящено и, такъ сказать, очищено материнствомъ.

Онъ не допускаетъ, чтобы его жена могла его оставитъ; онъ не желаетъ знать, что она его обманываетъ; она – его жена, и этого довольно, чтобы считать ее выше обычныхъ соблазновъ. И такъ могуче въ немъ это супружеское чувство, что на Святой Елене онъ до конца, до оамой смерти (свидетель – его завещаніе) действуетъ такъ, какъ если бы онъ ничего не зналъ; такъ могуче, что у него, страшно ревниваго по отношенію къ каждой женщине, которой онъ обладалъ (онъ, напримеръ, горько жалуется, когда г-жа д'Орнано выходитъ замужъ), – у него для его жены, для Маріи-Луизы, имеются только слова нежности, снисхожденія и любви. He потому ли это, что онъ до самаго конца хочетъ охранять въ ея лице принципъ монархизма, который налагаетъ обязательство уважать коронованныя головы? Или потому, что