ему нравится баюкать себя последней иллюзіей, которая ему осталась, или потому, что онъ находитъ особыя оправданія ошибкамъ Эрцгерцогини, или, наконецъ, потому, что воображаетъ, что секретъ, котораго не выдаетъ онъ, будетъ поэтому лучше сохраненъ и исторіей? Можетъ быть, все эти причины действуютъ совместно; но главную роль играетъ здесь его желаніе не знать. потому что эта женщина – его супруга, супруга же не можетъ грешить.
Такимъ образомъ, если оставить въ стороне проявленія грубыхъ физическихъ страстей, доставляющихъ лишь мимолетныя развлеченія, – мы находимъ въ Наполеоне способность любить столь же сильную, сколь силны въ немъ способности мыслить и действовать, мы видимь въ немъ любовника и мужа столь же необыкновеннаго, сколь необыкновененъ онъ, какъ воинъ и государственный деятель. Будучи супругомъ, онъ, чтобы избавить свою жену оть осужденія потомства, принуждаетъ себя къ молчанію и осуждаетъ себя съ 1815 по 1821 г. играть странную комедію, чтобы сберечь честь супруги. Онъ веренъ, онъ почтителенъ, онъ неженъ. Въ немъ проглядываетъ заботливая боязнь молодого мужа и, будучи – таковъ его темпераментъ – невероятно ревнивъ, онъ пересиливаетъ себя, чтобы не выказать это, пока жена его живетъ съ нимъ, чтобы делать видъ, что онъ питаетъ полнейшее доверіе, когда его жена отделена отъ него океаномъ, когда она его покинула и когда она его обманываетъ.
Какъ любовникъ, онъ еще более поражаетъ насъ силой ощущеній, которыя онъ испытываетъ и, такъ сказать, содержательностью своей способности любить. Нетъ ни одной ноты въ гамме человеческихъ чувствъ, которой онъ не пытался бы брать съ женщинами и особенно съ женщиной, которую онъ любитъ, какъ любовникъ. To – какое-то чувственное бешенство, физическал страсть въ самыхъ буйныхъ ея проявленіяхъ; то – одухотворенная страсть въ самыхъ нежныхъ, въ самыхъ мягкихъ ея проявленіяхъ. Все оттенки чувства ему доступны, ничто въ этой области ему не чуждо, и для себя самого, поскольку онъ – мужчина, и съ своей точки зренія – эгоистъ, онъ – любовникъ par excellence. Что касается женшинъ, то оне судили объ этомъ, несомненно, иначе, и этотъ любовникъ могъ внушать имъ такое резкое отвращеніе, что ни одна изъ нихъ, вероятно, не любила его. Но женщина никогда не станетъ любить человека, въ которомъ она будетъ чувствовать существо высшее, господина, желающаго подчинить ее своей воле и не желающаго считаться съ ея волей, навязывающаго ей свои чувства и не соображающагося съ ея мненіями. Можетъ ли кто-нибудь знать, любимъ ли онъ, и не великая ли это вещь – испытать лично для себя любовь физическую и любовь духовную въ такой степени, какая неизвестна болыпинству мужчинъ, и во всехъ видахъ, въ какихъ человеку дано ихъ испытать?
Остается еще одинъ пунктъ. Подвергался ли Наполеонъ, какъ супругъ и какъ любовникъ, со стороны женщинъ, которыхъ любилъ, давленіямъ, отражавшимся на его политике? Имели ли женщины вліяніе на его идеи и его деянія? Вліянія прямого, повидимому, не было со стороны любовницъ, даже со стороны жены; но что те впечатленія, которыя оне на него производили непосредственно или косвенно, разговоры, которые онъ съ ними велъ, всевозможныя побочныя обстоятельства, сопровождавшія ту или иную изъ его связей, способствовали зарожденію въ его уме некоторыхъ новыхъ идей, заставляли его изменять то или иное мненіе, имели известное действіе даже на его жизнь. – это не можетъ бытъ оспариваемо.
Какъ ни сильно была любима Жозефин, ее нельзя все же поставить впереди всехъ, кого мы можемъ считать виновниками известныхъ политическихъ решеній. Высказывались предположенія, что это она толкала его вправо, что, окружая его полу-дворянской средой, она иногда заставляла его жертвовать интересами Революціи традиціямъ стараго режима; но эти предположенія ошибочны; это онъ, онъ самъ собираетъ вокругъ себя аристократовъ, хотя и не сомневается въ томъ, что они способны изменить ему, продать, предать его. Жозефина рекрутируетъ ихъ для него, но по его приказанію; Жозефина распределяетъ милости, но это потому, что онъ воображаетъ, что при такомъ условіи оне будутъ лучше приняты, произведутъ лучшій эфектъ. Онъ умышленно предоставляетъ Жозефине делать изъятія изъ эмигрантскихъ списковъ, возвращать имущества, все те милости, съ помощью которыхъ онъ надеется добиться признательности или, по крайней мере, нейтралитета со стороны жантильомовъ и знатныхъ дамъ; но онъ вполне отдаетъ себе отчетъ въ томъ, что делаетъ, такъ какъ, – за исключеніемъ техъ случаевъ, когда онъ оказывается захваченнымъ врасплохъ, – онъ допускаетъ до себя лишь техъ просителей, чьи ходатайства онъ заранее решилъ удовлетворить; онъ не принадлежитъ къ числу королей древняго рода, способныхъ наслаждаться отказомъ женщине, умоляющей въ слезахъ пощадить голову ея мужа или брата. Кое-какія мелочи, ошибочныя впечатленія, кое-какія сведенія, среди которыхъ немало неточныхъ, вотъ, по-видимому, все, что ему удавалось извлечь изъ Жозефины.
А другія, было ли ихъ вліяніе значительнее? He потому ли, что m-lle Денюэль де ля Плень забеременела отъ него, решается онъ на разводъ и не потому ли делаетъ определенные шаги къ разводу, что г-жа Валевская стала, благодаря ему, матерью? He освещается ли новымъ светомъ вся его политика по отношенію къ Польше, когда мы вспомнимъ, кто былъ его любовнщей въ 1807, въ 1808 и въ 1809 г. г.; точно также, не объясняется ли долго терпеніе его по отношенію къ Бернадотту старыми воспоминаніями Дезире?
Съ того момента, какъ онъ сочетался бракомъ съ Маріей-Луизой и черезъ нее вступилъ въ Австрійскій домъ, онъ считаетъ связь съ последнимъ такой же крепкой, какъ крепка связь, соединяющая его отъ рожденія съ его собственной семьей; – разве не объясняются этимъ его доверіе, его уверенность, что за нимъ пойдутъ до конца, те обязательства, которыя онъ взялъ на себя, и какъ онъ самъ себя выдалъ. Если чувство семьянина имеетъ такую власть надъ его воображеніемъ, что онъ считаетъ семейные союзы единственной прочной гарантіей союзовъ политическихъ, – такъ онъ смотритъ на свои отношенія съ Баваріей, съ Баденомъ, съ Виртембергомъ, a впоследствіи и съ Австріей, – то насколько въ большей степени руководствуется онъ чувствомъ, семьянина въ вопросахъ внутренней политики! И Марія-Луиза, – не благодаря своему прямому вліянію, но благодаря тому месту, которое онъ ей отводитъ въ своихъ планахъ, благодаря престижу, которымъ онъ ее окружаетъ, – оказываетъ, такимъ образомъ, фактически не имеющее себе прецедентовъ вліяніе и на его внешнюю, и на его внутреннюю политику.
Былъ ли бы онъ мужчиной, если. бы действовалъ иначе, и не потому ли именно его паденіе было такъ ужасно и такъ глубоко, что онъ взялъ въ человеческомъ то, что въ немъ есть лучшаго, что онъ привязался къ этому лучшему и отдался ему целикомъ, что хранилъ верную и нежную память о своей первой любви, былъ семьяниномъ въ томъ смысле, въ какомъ это свойственно его расе, и былъ проникнутъ чувствомъ супружескаго долга, согласно собственному инстинкту и веленіямъ моногамической морали?
Если бы женщина не играла никакой роли, въ его жизни, Наполеонъ не былъ бы темь, что онъ есть – самымъ изумительнымъ представителемъ мужского генія. Онъ былъ бы какой-то безполой особью, чемъ-то особеннымъ, исключительнымъ; онъ не представлялъ бы интереса для человечества, потому что не испыталъ бы его страстей, не отвечалъ бы его традиціямъ, не разделялъ бы никакихъ общихъ съ нимъ чувствъ. Таковъ, каковъ онъ есть, – онъ, по силе своей мыслительной активности, стоящій выше всехъ известныхъ намъ людей; онъ, которому судьба служила, какъ никому, который всегда находилъ въ своемъ уме средства стоять на высоте своего назначенія; онъ, выполнившій величайшее дело, какое только дано было когда-нибудь выполнить смертному, – онъ есть въ истинномъ смысле этого слова человекъ, которому ничто человеческое не чуждо.
Человеку свойственно познать женщину, верить въ женщину, любить женщину, испытывать, благодаря женщине и для женщины, всю гамму чувствъ и ощущеній, которую женщина можетъ дать. Наполеонъ позналъ все эти чувства и ошущенія, и въ этомъ смысле, какъ и во всехъ прочихъ, онъ стоитъ выше всехъ другихъ существъ.
Примечания
