знал, что у него связаны руки. Любой мужественный человек вызвал бы меня на дуэль, но он не мог позволить себе ничего компрометирующего до окончания выборов.
Догмилл был похож на кота, загнанного в угол истекающей слюной гончей. Он перебирал в уме возможные варианты. Он пытался найти выход из затруднительного положения, но ничего не приходило на ум.
– Убирайтесь. Сочтемся, когда окончатся выборы.
Я снова улыбнулся.
– Нужно быть негодяем, чтобы не принять великодушно предложенные извинения, – сказал я, обращаясь к присутствующим, – поэтому я принимаю слова мистера Догмилла в духе доброй воли, которую они выражают. А теперь, джентльмены, не могли бы вы оставить нас с мисс Догмилл наедине.
Ее одну насмешила моя острота. На лицах друзей Догмилла отразился ужас, а мускулы мистера Догмилла напряглись до такой степени, что он мог свалиться на пол в припадке.
– Или, – предложил я, – может быть, мне лучше прийти в другой раз, поскольку час уже довольно поздний.
Я поклонился даме и выразил надежду, что скоро вновь увижу ее. После этого я направился к выходу, и мужчины расступились передо мной.
Мне пришлось совершать путь от гостиной до дверей одному, и по пути я встретил симпатичную служанку с удивительно зелеными глазами.
– Ты – Молли? – спросил я.
Она молча кивнула.
Я положил ей в ладонь пару шиллингов.
– Получишь еще столько же в следующий раз, если не скажешь мистеру Догмиллу о моем визите.
Я вышел на улицу, но свободного экипажа нигде не было видно. Я вряд ли мог ожидать, что Догмилл предложит послать своего слугу на поиски экипажа, но тем не менее решил вернуться и обратиться с такой просьбой. Когда я повернулся, то увидел Догмилла, который последовал за мной на улицу.
– Не думайте, что я трус, – сказал он. – Я бы сразился с вами на любых условиях, чтобы дать вам возможность защитить то, что вы опрометчиво называете честью, но не могу себе позволить ничего, что плохо отразилось бы на мистере Херткоме, с которым я столь тесно связан. Когда выборы окончатся, я вас вызову. Тем временем советую вам держаться подальше от моей сестры.
– А если я не последую совету, что вы сделаете? Снова предложите сразиться на дуэли через шесть недель? – Мне доставляло невероятное удовольствие злить его.
Он подошел ближе с намерением испугать меня своими размерами.
– Вы испытываете меня, сударь? Я не могу себе позволить публичную дуэль, но ничто не помешает мне дать вам пинка в зад прямо здесь.
– Мне нравится ваша сестра, сэр, и я буду с ней встречаться до тех пор, пока она этого хочет. Я не намерен слушать ваши возражения и не намерен выносить вашу грубость.
Вероятно, я перегнул палку, ибо в следующий миг лежал на земле в грязи и смотрел на Догмилла, который улыбался, видя мое унизительное положение. Боль в скуле и медный вкус крови во рту говорили о том, куда пришелся удар. Я провел языком по зубам, чтобы проверить, нет ли выбитых.
По крайней мере, в этом мне повезло, так как все были на месте. Меня в большей степени удивила скорость, с которой был нанесен удар, чем его сила. Я знал, что Догмилл необычайно силен, и меня удивило, что он не стал бить изо всех сил. Когда я выступал на ринге, мне не раз приходилось получать подобные удары. Я знал, что человек, способный нанести такой молниеносный удар – я даже не успел заметить его приближение, – мог ударить гораздо сильнее. Он играл со мной.
Или, возможно, не хотел убивать, так как это было рискованно. Он думал, что я богатый купец, а убийство такого человека не могло сойти ему с рук столь же легко, как убийство бродяги или бедняка.
Именно физическая сила Догмилла представляла для меня самую большую трудность. Если бы он не был столь силен, если бы я мог запросто его одолеть, мне не составило бы труда повернуться и уйти, отказавшись от поединка. Я бы сказал себе, что это правильное решение, и больше бы об этом не думал. Но принять такое решение было труднее, зная, что он мог, скорее всего, меня победить. Поэтому больше всего я жаждал нанести ответный удар, поступить как подобает мужественному человеку. Я знал, что буду ненавидеть себя за трусость. Что буду лежать в постели без сна и думать, как я должен был, или мог бы, или хотел бы ответить на его вызов. Но я не мог этого сделать. Я убеждал себя, что не могу этого сделать. Я не мог позволить раскрыться перед Догмиллом.
Я сел и молча смотрел на него какое-то время.
– Вы перешли границу, – сказал я наконец, с трудом выговаривая слова из-за одеревеневшей челюсти.
– Можете ответить тем же, если желаете, – ответил он.
Я выругался про себя. Он знал, что мне не справиться с таким, как он.
– Мое время придет, – сказал я, пытаясь потопить стыд в мыслях о мести.
– Ваше время пришло и ушло, – сказал он.
Он повернулся ко мне спиной и вошел в дом.
Глава 19
Грейс знала, кто я. Трудно сказать, какое из одолевавших меня чувств было сильнее – досада или облегчение, что больше не придется ее обманывать. Но как она узнала и что намерена делать теперь, когда ей известно мое имя? К счастью, она сама избавила меня от мучений неизвестностью, ибо на следующее утро я получил от нее записку, в которой она спрашивала меня, не составлю ли я ей компанию, когда она будет собирать голоса. Я понятия не имел, как проводятся подобные мероприятия, и мое любопытство было велико, не говоря о других чувствах. Я тотчас написал ответ, сообщив, что с радостью составлю ей компанию.
После удара Догмилла челюсть болела, но, к удивлению, не распухла и не покраснела, поэтому я не видел причин отказываться от приглашения. Около одиннадцати подъехал экипаж, украшенный сине- оранжевыми вымпелами, цветами кампании Херткома. Однако если я надеялся оказаться в экипаже наедине с мисс Догмилл, то, к сожалению, моим надеждам было не суждено сбыться, поскольку из экипажа, радостно улыбаясь, вышел сам мистер Хертком. В соответствии с законом он должен был лично присутствовать каждый день на избирательном участке, пока шло голосование, но, поскольку выборы в Вестминстере были столь продолжительны, никто не настаивал, чтобы кандидаты испытывали подобные неудобства, и некоторые кандидаты появлялись там лишь на короткое время.
В экипаже я обнаружил мисс Догмилл, в нарядном платье оранжевого и синего цветов. Я устроился напротив нее и улыбнулся. Она тоже улыбнулась, сердечно и лукаво. Ей была известна моя тайна, и я отдал бы полжизни, дабы узнать, что она думает, но знал, что придется ждать, а она специально тянула время.
Не успел экипаж тронуться, как Хертком, не в силах скрыть удивления, сказал, обращаясь ко мне:
– Должен признаться, сударь, я немало удивлен, что вы согласились присоединиться к нам.
– А почему вы удивлены? – спросил я, в свою очередь удивленный его тоном.
– Вы по-прежнему тори, разве не так?
– Я не перешел в другой лагерь.
– И вы по-прежнему поддерживаете мистера Мелбери?
– Буду поддерживать его, пока он остается кандидатом тори.
– Почему в таком случае вы пожелали составить нам компанию? Надеюсь, вы не задумали ничего плохого?
– Нет, – пообещал я. – Я присоединился к вам потому, что желаю вам удачи, мистер Хертком, и потому, что мисс Догмилл попросила меня об этом. Вы сами говорили, что принадлежность к партии не
