– Потому что ты славненькая хорошенькая Элечка, – просюсюкала Лара. – У тебя наверняка получится его уговорить!
– А если не получится? – окончательно растерялась та.
Лара зло сощурила глаза, процедила, мигом прекратив сюсюканье:
– А ты сделай так, чтобы получилось! Сообрази! Постарайся! Не все же тебе куколок своих вязать, можешь и головой немного поработать! Сделай так, чтобы он уехал, понятно?!
Она требовательно смотрела на сестру, и та кивнула против воли.
– Матери ничего не говори, – бросила на прощание Лариса и отошла от двери, освободив проход.
Эля медленно сошла со ступенек, обойдя среднюю, провалившуюся, и подумала, что Эдик днем в очередной раз обещал матери починить ее и снова нарушил обещание. Дверь в дом закрылась, и Эле показалось, что из-за нее раздался приглушенный голос Леонида.
Она посмотрела на часы, охнула и, не отрывая глаз от циферблата, побежала по тротуару, прикидывая, на сколько минут опоздает. Правда, ничего страшного в ее опоздании не было – совсем наоборот, никто не заставлял Элю приходить к определенному часу, но она сама терпеть не могла задерживаться, даже на десять минут. У нее было не так много времени.
Торопливо отсчитывая минуты, она не заметила возникшего перед ней силуэта и налетела на того самого человека, о котором шла речь несколько минут назад. Макар Андреевич Илюшин, собственной персоной, стоял на дороге. Он подхватил охнувшую и споткнувшуюся от неожиданности девушку и поднял упавший пакет, в котором просвечивали разноцветные яркие клубки.
Эля неловко поздоровалась, принялась извиняться и сбилась на полуслове, поглядев на Макара Андреевича. Лицо у того оказалось собранное и жесткое, почти жестокое, и видно было, что он совсем не слушает ее извинений. Последний раз произнеся что-то невнятное в свое оправдание, Эля забрала наконец у Илюшина пакет с клубками, пожелала ему хорошего вечера и направилась к остановке, за которой находилась школа, раздумывая, чем же так недоволен их единственный гость.
Макар проводил взглядом ее пухленькую фигурку, отметив про себя, что старшая дочь Эльвиры Леоновны выглядит этим вечером на редкость привлекательно. И у Ксени, и у Эли общей чертой была неподдельная природная жизнерадостность, но в одной она била ключом, а в другой пряталась глубоко, прорываясь лишь изредка. Илюшин отметил краешком сознания, что в их минутной встрече его что-то зацепило, но не стал анализировать, что именно: времени оставалось в обрез, потому что обычно, как ему удалось разузнать, Никита Борзых уезжал с работы около восьми, а Макару предстояло еще добраться до его района…
…Он вернулся около одиннадцати. В доме горели два окна – одно на первом этаже, в столовой, второе – в комнате Эли, и сегодня дом был наполнен звуками – шуршанием, стрекотом насекомых под окнами, тихим разговором, доносившимся из приоткрытой двери внизу: говорили Эдуард и Леонид. «Тебе следовало сделать это раньше», – донеслось до Макара, и в ответ другой мужской голос что-то невнятно пробурчал. Илюшин сделал шаг к столовой, чтобы подслушать разговор, но тут же справедливо рассудил, что никаких серьезных бесед Шестаковы не будут вести при открытой двери, зная, что в доме находится посторонний человек.
Поэтому он стал не торопясь подниматься по ступенькам. Скрипнула первая, за ней вторая. Голоса в столовой затихли, а одна из лампочек в светильнике дрогнула и потухла, как свеча от сквозняка. Макар усмехнулся и покачал головой. «Экономит Шестакова на лампочках».
Третья ступенька, четвертая, пятая… Лампочка рядом с Илюшиным вспыхнула ярким напряженным светом – и погасла. Макар приостановился, и тут же погасла следующая. Теперь лестницу освещал единственный светильник – самый верхний, расположенный над последней ступенькой.
Илюшину показалось, что на дом неожиданно навалилась глухая тишина, проглотив все шорохи, голоса и стрекотание сверчков. Где-то на улице, в других домах люди пели, смеялись, разговаривали, плакали, здесь же они сидели по своим комнатам, молчали, и их молчание накапливалось, впитывалось в стены и ковры, просачивалось через шторы, растекалось по стеклам, создавая непреодолимую преграду для звуков извне. Остался лишь один звук – неприятное дребезжание спирали лампочки в горящем светильнике.
«В этом доме уже в который раз не вовремя гаснет свет, – с раздражением подумал Макар. – Надеюсь, мне удастся дойти до комнаты не в кромешной тьме?»
Илюшин сделал еще шаг, и лампочка наверху мигнула. Шаг – и вновь светильник потух на секунду и зажегся. После третьего шага Илюшина лестница окончательно погрузилась в темноту.
И тогда тишину прервал тонкий всхлип – то ли детский, то ли женский. Макар выругался сквозь зубы, быстро преодолел последние ступеньки, держась за перила, и ступил на ковер, оглядывая темный коридор. После визита к Борзых нервы его были взвинчены, и он вздрогнул, когда ближняя к нему дверь открылась и из нее показалась женская фигура.
– Макар Андреевич? – спросила Эля, вглядываясь в темноту. – Это вы?
Она пошарила на стене, нашла выключатель, и из комнаты упала широкая полоса желтого света. Макар всмотрелся в круглое лицо, но не обнаружил на нем и следа слез.
– У вас лампочки на лестнице перегорели, – поведал ей Илюшин. – Причем все сразу.
Эля проигнорировала замечание о лампочках. Она выскользнула из комнаты, запахнув плотнее полы синего байкового халатика из тех, что носят старушки в больницах, и полностью открыла дверь, чтобы люстра осветила коридор.
– Я хотела вам кое-что сказать… – Голос у Эли был тихим, напряженным. – Уезжайте, Макар Андреевич. Пожалуйста, уезжайте!
– Почему?
Девушка покачала головой вместо ответа, испуганно огляделась вокруг, словно ожидала, что в пустом коридоре вот-вот материализуется кто-то из ее родных.
– В Тихогорске можно найти комнаты гораздо лучше, чем наши… И дешевле! Уверяю вас!
– А вы меня не уверяйте, – пожал плечами Макар, которому окончательно надоели эти игры. – Лучше скажите, кто у вас в доме плачет?
Эля широко раскрыла глаза.
– Да, плачет, и не смотрите на меня так, будто не знаете об этом. Ваша маменька не соизволила ответить мне на этот простой вопрос, так, может быть, вы ответите?
– Это… кто-то балуется… – пробормотала она, заикаясь. – Чья-то шутка…
– Женщина на чердаке – тоже шутка? – спросил Макар наугад. – Та, что ходит ночью по вашему дому?
Он ожидал, что Эля рассмеется, станет подшучивать над ним или просто не поймет, о чем речь. Но она изменилась в лице так сильно, что Илюшин, не ожидавший такой реакции, удивленно вскинул брови. Девушка отступила на шаг назад, умоляюще сжала руки на груди и попыталась что-то сказать, но у нее не получилось.
– Что с вами? – быстро спросил Макар. – Эля, вам плохо?
– Женщина? – выдохнула она. – Н-не может быть….
– Почему не может, если я ее видел?
– Видели?!
Эля разжала руки, схватилась за дверь.
– Вы не могли ее видеть! Не могли!
– Почему же не мог? – очень тихо спросил Илюшин, не отрывая глаз от ее лица. – Скажите мне, Эля, почему вы убеждаете меня в том, что я не мог видеть то, что видел?
Эля перевела застывший взгляд на тень Илюшина за его спиной и прошептала одними губами – так, что Макар скорее угадал, чем услышал:
– Она же умерла…
Внизу хлопнула дверь, и девушка вздрогнула, будто проснувшись, посмотрела на Илюшина перепуганными глазами и поспешно отступила назад, в комнату. Дверь закрылась – и Макар снова остался в темноте.
Рано утром Сергея Бабкина разбудил телефонный звонок. Не глядя на экран, он был уверен, что звонит Илюшин, и не ошибся.
– Только не говори, что у тебя для меня срочное дело, – сонным голосом пробурчал он. – Нет, лучше уж
