Призрак в кривом зеркале

дала мать или вы сами накопили?

Шестаков грязно выругался.

– Значит, сами, – констатировал Илюшин. – Эдинька, вы сделали очередную ошибку. Даже две. Знаете, какие? Во-первых, вы наняли не того человека, чтобы убить Ксению Ильиничну, – ваш водитель оказался редким дураком.

– Водитель? – переспросил Леонид. – Эдька, о чем он?

– Ваш младший брат не стал далеко ходить за наемными убийцами и нанял водителя, который возит его и многоуважаемого депутата Рыжова, – повернулся к нему Макар. – Тот хотел забить госпожу Пестову подручным средством, но немного не рассчитал и в результате дает сейчас показания в милиции. Я сомневаюсь, Эдуард Сергеевич, что он будет вас покрывать, и вдвойне сомневаюсь в том, что у вашего Дмитрия Перелескова хватит мозгов на то, чтобы доказать свою невиновность. Так что мои слова о том, что милиция здесь и в самом деле появится, – не пустая угроза.

– Не отвечай ему, – дрожащим голосом приказала Шестакова.

– А вторая ваша ошибка… – Макар не обратил на хозяйку внимания, выговаривая слова медленно от ярости, переполнявшей его, – заключалась в том, что вы вообще выбрали Ксению Ильиничну своей жертвой. Если бы вы, Эдуард, сидели тихо, надеясь на то, что Пестова никогда никому ничего не скажет, положение ваше было бы далеко не таким паршивым, как сейчас. Не вздумайте шевелиться, – предупредил он, видя, что парень собирается встать. – В кого, в кого, а уж в вас я выстрелю без малейших колебаний.

Кадык у Эдуарда дергался, будто тот пытался и никак не мог сглотнуть слюну. В комнате наступило молчание, в котором особенно громким казалось пение малиновки за окном.

– Ваша история – полная чушь! – наконец объявила Лариса. – Показания полусумасшедшего старика, который что-то там видел восемнадцать лет назад… Неужели вы думаете, что им бы кто-нибудь поверил? И мы испугались бы настолько, что решили убить человека, из-за которого старый идиот мог заговорить! Ни одного доказательства, никаких улик, только его слова! Или вы считаете нас идиотами? – Голос ее обрел уверенность, которой в нем не было раньше.

– Наоборот, – негромко возразил Илюшин. – Я считаю вас очень умными, а главное, предусмотрительными людьми. Девять месяцев назад, когда Пестова вернулась в Тихогорск, вы лишь насторожились. Но чуть позже случилось еще кое-что: дочь Татьяны Любашиной, которой исполнилось восемнадцать лет, разыскала документы, подтверждавшие права ее матери на две комнаты в этом доме, и еще одни, доказывавшие, что до революции этот дом принадлежал предкам Любашиной. Да, Эльвира Леоновна, ее семье, а вовсе не вашей, как вы меня уверяли. Девушка написала письмо в местную жилищную комиссию, приложив к нему копии этих документов. Здесь начинается область фантазии, но детали не имеют большого значения. Может быть, вам рассказал об обращении девушки кто-то из комитета, может, Соня Любашина имела неосторожность отправить копию письма Эльвире Леоновне… Неважно. Важно то, что вы каким-то образом узнали об этом и поняли, что девушка собирается претендовать на часть вашего имущества.

– Хоть сто девушек, – фыркнула Лариса. – Прошло слишком много времени…

– Конечно… – кротко согласился Илюшин, и что-то в его голосе заставило ее замолчать. – Много. Правда, это не помешало бы подать Соне в суд. А если бы еще и всплыла история с давним убийством, то о ней обязательно начали бы говорить! Вокруг вашего дома, как акула, кружил господин Парамонов, и он бы ни за что не упустил такой шанс. С него сталось бы найти и других потенциальных наследников и убедить их затеять тяжбу – каждого за свой кусочек дома. Вы знаете, как ваша мать заполучила его в собственность? Знаете, конечно! И суд, при поддержке Парамонова, вполне мог бы решить, что ничего не должно препятствовать восстановлению справедливости. Все мы знаем, какие удивительные решения выносят порой российские суды… Эльвира Леоновна лишилась бы источника средств к существованию, а каждый из вас – надежд на собственное жилье в будущем, и в конце концов вам ничего больше не осталось бы, как продать дом – точнее, то, что осталось бы в вашей собственности к тому моменту. Так что для вас все сошлось крайне неудачно…

Илюшин сделал паузу, но ему никто не возражал. Он потер нос, а затем почти обыденно добавил:

– Но и это не все. Я рассказал вам только середину истории, а есть еще окончание – я имею в виду историю Татьяны Любашиной. И это самая странная часть истории. Она почти закончилась сегодня, когда утром вы все, кроме Эли, разыграли передо мной отличную сценку: «Мать разоблачает своих детей с помощью заезжего отдыхающего». Разыграно было на славу, потому что я вам даже поверил.

Илюшин хлопнул в ладоши, будто аплодируя, и Эльвира Леоновна вздрогнула.

– Да, черт возьми! Поверил! Такая отличная правдоподобная версия нашла свое подтверждение, что мне даже не пришло в голову подумать над тем, с каким тщанием вы сперва подсовывали мне доказательства существования вашего призрака, а затем с такой же скрупулезностью делали все, чтобы я вас разоблачил.

– Зачем… – начал Леонид, но Макар перебил его:

– Затем, что вы сажали мертвый лес. И я, как и прочие, должен был увидеть много мертвых деревьев, но не должен был увидеть тот единственный мертвый лист, который вы пытались скрыть.

– Нет никакого мертвого листа!

– Есть. Он есть, и вы все об этом знаете.

Эля отняла руки от лица и посмотрела на Илюшина.

– Соня Любашина возникла в вашей жизни около восьми месяцев назад, – со странной интонацией сказал Макар, и глаза его заблестели. – А привидение, о котором Эльвире Леоновне регулярно сообщали постояльцы, появилось на пару месяцев позже. Я прав?

Никто не ответил. Эльвира Леоновна смотрела в пространство перед собой, и веко правого глаза у нее подергивалось.

– Итак, постояльцы селятся в гостинице, и кто-то из них видит нечто невероятное… Предположим, отражение давно умершей женщины в зеркале. Этот «кто-то» непременно рассказал бы о странном и пугающем происшествии в санатории, по городу пошли бы разговоры, следом всплыла бы история умершей Татьяны Любашиной – а тут и старик Афанасьев со своим разоблачением… Что же можно сделать, чтобы не было никаких разговоров на такую тему, как смерть молодой женщины? Молчите? Я вам скажу. Можно дождаться человека, не в меру любопытного, который, приехав, решил бы разобраться в этом деле, а затем убедить его, что все происходящее – лишь выдумка детей хозяйки гостиницы, намеревающихся вынудить свою матушку продать дом. Для этого можно сначала заинтриговать его, а затем провести, как щенка за колбасой, подвешенной на ниточку, нужным путем. Я и есть тот щенок.

Макар усмехнулся.

– Когда я влез в это дело достаточно глубоко, вы аккуратно выложили ответы. Магнитофон, белое платье – я должен был найти их сам, а если бы мне не пришло в голову стащить ключи, чтобы обыскать комнату Леонида, вы бы оставили приоткрытой дверь, дабы облегчить мне путь. Чтобы окончательно расставить точки над «i», Эдуард привел меня посмотреть на его встречу с Парамоновым, а заодно подготовил себе отличное алиби на время убийства Ксении Пестовой. Посмотрев на них, я убедился, что Эдик договаривается с предпринимателем, хотя в действительности они могли беседовать о чем угодно – разговора-то я не слышал! Скрип ступенек, гаснущий свет, брошенное платье, плач, привидение – и все это только затем, чтобы замаскировать то единственное, что не поддавалось объяснению. Остальные постояльцы, конечно, понимали, что «привидение» – розыгрыш. Разве что старенькая Лепицкая всерьез поверила в вашу обманку с фигурой в белом и ее эффектным исчезновением с чердака. Но ведь вам требовалось разоблачение, о котором говорил бы весь город, чтобы после этого в шумихе утонула правда.

– Какая… правда? – спросила Эля.

– Правда о том, что привидение и в самом деле появлялось в вашем доме, – просто ответил Макар.

– Вы бредите! – рявкнул Леонид.

– Я его видел, – вполголоса сказал Илюшин. – Думаю, как и кто-то из вас.

– Что?!

– В этом заключалась моя самая большая ошибка – я не поверил самому себе. Но я видел то, что существует в комнате на первом этаже, и догадываюсь, почему оно возникло. Можете смеяться надо мной