покойном Жуковском. Про «барабанщика» и прочую фрейдистскую чепуху… А вот про стероиды даже не заикнулся. Между тем вывод нашего эксперта однозначен: это совсем не те препараты, которые Деметриосу следовало бы ему рекомендовать.
Глава 37
Через флюид
Оксана Жуковская сама позвонила Гаю, едва лишь осталась одна. Милиция явилась к ней домой. Ей сообщили о смерти мужа. Они уехали быстро, задав всего несколько вопросов: когда муж ушел из дома? Утром. Что говорил? Ничего не говорил, последнее время мы почти не разговаривали. А где ваша дочь? На хореографии. У нее сегодня занятия после уроков, ее заберет бабушка… Слава богу, заберет… Как же это… Что же это… Зачем же так…
Позвонил Алексей Жуковский. Она говорила с ним сдержанно, почти отчужденно. Никаких слез, никаких рыданий в трубку.
«Мне жаль», – это все, что он ей сказал, как будто других слов о своем брате у него не нашлось. И добавил: «Будет сделано все возможное и невозможное тоже. Насчет похорон не беспокойся, я все возьму на себя».
И невозможное тоже…
Спасибо, дорогой…
Оксана давилась рыданиями, когда набирала номер Гая, когда услышала его голос.
Он явился так скоро, словно находился где-то поблизости. Он впервые был в квартире Оксаны. Они и виделись-то всего в четвертый раз! Оксана плакала и все никак не могла успокоиться. Гай гладил ее по волосам, по спине, слушал, что она бормотала сквозь всхлипы: Муж… мой муж… они сказали, что он застрелился… но, возможно, его и убили… он умер, его нет, больше нет…
Гай наклонился и поцеловал ее в губы. Она попыталась оттолкнуть его, в своем горе она хотела сделать это – не время, не место. Но он не отпускал Оксану, впиваясь в ее губы, словно пытался ощутить на вкус и это ее горе, и слезы. И вот они уже страстно целовались на диване перед телевизором среди пестрых подушек и мягких игрушек, которые так любила дочка Оксаны. Одна из игрушек была серый волк.
– Теперь мы с тобой никогда не расстанемся, – шепнул Гай. – Я получу развод. Когда жена в тюрьме, это легко.
Оксана не поняла ничего. Тюрьма… какая тюрьма… жена… его жена? Гай так ничего и не рассказал ей – пока.
– Будешь со мной – не пожалеешь.
– Гай…
– Только будь верной. И ничего не бойся, что бы ни произошло.
«Будь верной» – своей жене Елене он этого никогда не говорил. Она и так была верной – слишком даже. А насчет страха…
Лицо Оксаны было прямо перед ним – на пестрой диванной подушке. На секунду показалось, что это совсем другое лицо. Но запах тут же поставил все на свои места. Все его женщины пахли по-разному. И если даже что-то ему мерещилось, Гай всегда больше полагался на свое обоняние, чем на другие органы чувств.
Женой Еленой тут и не пахло.
Где же она была?
Елена Константиновна Купцова сидела в кабинете следователя областной прокуратуры Гольяновой и отвечала на вопросы. Много было вопросов. Следователь Гольянова славилась среди коллег редкой дотошностью, ей давали вести самые громкие резонансные дела. Она была моложе Елены Константиновны: темная атласная челка, неброский макияж, французский маникюр, синий форменный китель, деловитость и амбициозность, бьющая через край.
Елена Константиновна, которую доставили на допрос из Матросской Тишины, выглядела по сравнению с ней плохо. Врачи, которые ее осматривали сразу после первого допроса, накололи ее успокоительным. Но теперь действие лекарств прошло. Остался лишь туман в голове – этакий легкий морок, который, как завеса, иногда скрывал, а может, наоборот, ярко высвечивал окружающую реальность.
– Значит, в тот день вы узнали, что ваш муж изменяет вам с Лолой Вахиной, и решили их выследить? – Следователь Гольянова посвятила этот допрос конкретному «эпизоду в Текстильщиках».
– Я не могла этого больше терпеть. Он мой муж… у нас была такая свадьба…
Елена Константиновна вспомнила себя в белом платье, в белой фате. В зале ресторана горели хрустальные люстры, и жизнь представлялась сказкой. «Ваша волчья свадьба!!!» – с какой ненавистью крикнула им из толпы гостей та рыжая шлюха – его бывшая, которую он бросил. «Волчья свадьба! Будь она проклята!» Они все, все ненавидели ее. Потому что она была его женой, его неотъемлемой половиной, а они были ничем и никем, просто суками для случки.
– В ту ночь вы ждали Лолиту Вахину в подъезде или на улице? – следователь Гольянова, не отрываясь от монитора компьютера, задала новый вопрос. На подследственную она не смотрела. Их разделял стол, на котором не было ничего лишнего и ничего опасного для жизни – только уголовное дело, компьютер да телефон – с кнопочным набором и трубкой на шнуре.
– В подъезде.
– Каким образом вам удалось погасить в подъезде свет?
– Там был распределительный щит на втором этаже. Я выдернула клемму.
– Вы это сделали, когда Вахина вошла в подъезд?
– Да. Она должна была почувствовать…
– Что почувствовать?
– Темноту. Испугаться… обоссаться со страху…
Елена Константиновна ощутила, что эта темнота – нет, ТА темнота у нее внутри.
Ступеньки провонявшей кошками лестницы – там, в том подъезде. Едкий, звериный запах. Он нигде и везде, он вокруг. А под ногами – корни деревьев, гнилые листья, палая хвоя. Шахта лифта, лес, сад, что начинается сразу за дачным забором, шахта лифта, веревка… Цепкие сучья рвут кружевную фату, так и норовят ткнуть в лицо, выколоть глаза. А сзади, если оглянуться… Нет, не стоит оглядываться. Однажды она уже оглянулась вот так, и ее настигли, прыгнув сзади, впились в горло. Волосатая хищная тварь…
Вон, вон, вон она несется как призрак! И белая фата в ее окровавленной пасти.
– Когда, в какой момент у вас возник умысел убить гражданку Вахину?
Голос… чей это голос?
– Я не понимаю.
А это чей голос?
– В какой именно момент – когда вы увидели ее на улице вместе с вашим мужем или позже, когда вы ждали в подъезде?
– Я не понимаю. Я хотела, чтобы ее не было, чтобы он никогда уже не смог с ней…
– Но мотив? Это была ревность с вашей стороны? – Следователю Гольяновой нужен был точный ответ подозреваемой. В дальнейшем этот вопрос – важнейший для следствия – не должен вызывать никаких кривотолков в суде. Она ждала ответа, барабаня по клавиатуре компьютера, записывая «Ответ Купцовой Е.К.», не поднимая головы.
Раздался какой-то звук. Следователь Гольянова подняла голову: подозреваемая стояла над ней, сжимая в руках телефонную трубку. Витой черный провод трубки подрагивал, как живой.
– Немедленно сядьте! Я сказала ся…
Елена Константиновна с исказившимся лицом схватила ее за волосы и одним быстрым движением захлестнула ей петлей шею. Ударила кулаком в подбородок, опрокинула навзничь на стол, сбив монитор на пол. Крутанула провод, затягивая петлю на горле следователя все туже, туже…
– Ни одной из вас… ни единой суки не оставлю, – шипела она. – И ты… ты тоже не будешь с ним… ни говорить, ни допрашивать его… Ни одной из вас живой не оставлю, всех до одной задавлю, повешу… Он мой!
На шум борьбы в кабинет ворвался конвой. Елену Константиновну шарахнули резиновой дубинкой, но она не отпускала свою жертву. Конвойный рванул ее за плечи, она обернулась, лязгая зубами. Град беспощадных ударов резиновой дубинкой…
