сказаний и поэзии. Как, впрочем, и все альды. Вот мы и приехали. Но отнюдь не в качестве его гостей. Он предложил кров нашим лошадям, но не нам. Присутствие неверующих в его доме стало бы оскорблением для великого Аттха. И Оррек будет выступать перед гандом под открытым небом.
Лорд-Хранитель что-то тихо сказал по-аритански; я не совсем уверена, но, по-моему, он говорил о том, что уж на небе-то места хватает и для всех звезд, и для всех богов. И посмотрел на Грай: поняла она или нет?
Она гордо вскинула голову, но сказала, как всегда, мягко:
— Я — женщина темная, необразованная. Он засмеялся:
— Вряд ли!
— Нет, правда. Мой муж, конечно, кое-чему научил меня, но мои собственные знания заключаются отнюдь не в словах. Мой дар — это умение слушать тех, кто говорить не может.
— Мемер сказала, что ты ходишь в сопровождении льва.
— Да. Мы много путешествуем, а путешественники всегда очень уязвимы. После того как умер наш замечательный пес, я стала искать другого сторожа, который ездил бы с нами. И однажды мы повстречались с кочевниками — они тоже были сказителями и музыкантами, — и оказалось, что эти люди поймали в ловушку львицу с детенышем, странствуя по горной пустыне к югу от Вадалвы. Мать они оставили себе для участия в представлениях, а детеныша продали нам. Она — очень хороший наш друг. Очень надежный. На нее можно полностью положиться.
— А как ее зовут? — тихо спросила я.
— Шетар.
— Где же она сейчас? — спросил Лорд-Хранитель.
— Сидит в фургоне, а фургон стоит во дворе, возле конюшни.
— Что ж, надеюсь в скором времени ее увидеть, — сказал он. — А поскольку я ни в коей степени не обременен верой в бога Аттха, то с легкостью могу предложить вам остановиться под крышей моего дома, Грай Барре, здесь найдется место и тебе, и твоему мужу, и вашим лошадям, и вашей львице.
Она поблагодарила его за великодушие, а он ответил с улыбкой:
— Великодушие — богатство бедняков. — С тех пор как Грай назвала имя своего мужа, в глазах Лорда-Хранителя будто огонек зажегся, освещая порой все его лицо. — Мемер, — сказал он мне, — в какую комнату?..
Я-то уже давно это решила и теперь подсчитывала в уме, хватит ли той рыбины на обед для восьми человек, если Иста сделает из нее рагу.
— В восточную, — быстро ответила я.
— А как насчет Хозяйских Покоев?
Это меня немного озадачило; в этих, некогда поистине прекрасных, изысканных покоях, что находились в старой части дома прямо над покоями Лорда-Хранителя, раньше жила его мать. А еще раньше, давным-давно, когда в Галваманде еще размещались и университет, и библиотека Ансула, эти покои принадлежали главе университета. В этих покоях уцелели даже окна в тесных переплетах, потому что выходили они на нижние крыши западного крыла дома, и из них была видна гора Сул. Но из мебели там сохранилась, по-моему, только кровать. Хотя я, конечно, могла перетащить туда из соседней, восточной комнаты матрас, а от себя принести стул.
— Хорошо, я сейчас там протоплю, — сказала я, потому что этими комнатами давно не пользовались и я знала, как там будет сыро и холодно.
Лорд-Хранитель очень ласково на меня посмотрел и сказал Грай Барре:
— Мемер — это мои руки и наполовину моя голова. Она мне не родная дочь, но она дочь моего дома и моего сердца. И у нас с ней одни и те же боги и предки.
И я, прекрасно зная, что принадлежу к роду Галва, вдруг испытала болезненную радость, услышав от него эти слова.
— Сегодня на рынке, — вдруг сказала Грай, — лошадь одного альда, увидев мою кошку, испугалась, встала на дыбы, сбросила седока на землю и понесла. Она летела прямо на Мемер. Но Мемер не растерялась: она поймала ее за поводья, остановила и еще довольно долго удерживала на месте.
— Ладно, я пойду вам комнату приготовлю, — сказала я, потому что мне было невтерпеж слушать эти похвалы.
Но Грай, извинившись, отправилась вместе со мной, желая помочь мне привести комнату в порядок. Когда мы устроили постель и разожгли в очаге огонь, она сказала, что теперь ей пора сходить на Портовый рынок и привести сюда Оррека. Я мечтала послушать его, и она об этом догадалась.
— Сейчас он, наверное, уже почти закончил свое выступление, — сказала она, — но я все равно буду очень рада, если ты составишь мне компанию. А Шетар я оставлю в фургоне. Ей там вполне хорошо. — А когда мы уже шли по коридору, она прибавила с улыбкой: — Я думаю, одной львицы для этой прогулки нам будет вполне достаточно.
Ну разве могла я не полюбить ее?
Итак, мы с Грай Барре снова отправились — на этот раз пешком — к Портовому рынку. И там я впервые услышала выступление великого поэта Оррека Каспро.
В шатре яблоку негде было упасть; его переднюю часть и боковины специально подняли, чтобы Оррека было слышно и тем, кто стоял вокруг шатра, обступив его плотной толпой, точно кусты проезжую дорогу. Люди, затаив дыхание, слушали легенду об Огнехвостой Птице из «Превращений» Дениоса. Я ее, конечно, знала, знало ее и старшее поколение жителей Ансула, а вот альдам — их там было великое множество, и занимали они самые лучшие места, ближе всего к небольшому возвышению в центре шатра, — как и большей части нашей молодежи, эта легенда была совершенно неизвестна и, похоже, казалась им настоящим чудом. Все слушали Оррека, невольно шевеля губами, и глаза у людей горели, так их увлекла эта поэтическая история. Я тоже заслушалась, завороженная ровным звучным голосом рассказчика и его чистым северным выговором, но его самого я почти не рассматривала, ибо перед глазами у меня, точно живые картины, разворачивались события, описанные в этой старинной поэме.
Когда Оррек умолк, над огромной толпой на некоторое время повисла звенящая тишина; люди словно переводили дыхание, а потом дружно выдохнули «Ах!», и все разом закричали, захлопали в ладоши. Особенно громко аплодировали альды, а горожане выкрикивали старинные слова похвалы: «Эхо! Эхо!»
И только тут я наконец разглядела Оррека как следует. Это был красивый, худощавый, очень стройный, темноволосый мужчина, державшийся, пожалуй, с некоторым пренебрежением или даже вызовом, хотя со слушателями он был в высшей степени вежлив и обходителен.
Мы довольно долго не могли даже подойти к нему.
— Надо было мне все-таки взять с собой и вторую львицу! — с досадой пошутила Грай, тщетно пытаясь вместе со мной пробиться сквозь плотную стену солдатских и офицерских спин, покрытых голубыми плащами, поверх которых рассыпались «бараньи» кудри альдов. Вооруженные мечами, луками и булавами, воины плотным кольцом обступили сказителя.
Потом Оррек вновь поднялся на возвышение в центре шатра, явно высматривая кого-то в толпе, и Грай громко и пронзительно свистнула по-птичьи. Он сразу ее заметил, а она, мотнув головой, дала ему понять, что мы будем ждать его слева от входа. Через несколько минут мы встретились с ним на крыльце Таможни.
Альды уже в основном успели разойтись, но за Орреком по-прежнему следовала целая толпа местных жителей, старавшихся, впрочем, не слишком на него напирать. Только один пожилой мужчина подошел прямо к нему и низко поклонился, как у нас обычно кланяются перед алтарем, когда благодарят за что-то богов, — широко разведя в стороны руки ладонями вверх и словно показывая дар полученный и дар принесенный.
— Хвала поэту! — со слезами на глазах прошептал этот старик, затем быстро выпрямился и пошел прочь.
Я узнала его: он не раз приносил Лорду-Хранителю книги. Но имя его было мне неизвестно.
Увидев нас, Оррек Каспро бросился к нам и на мгновение сжал обе руки Грай в своих руках.
— Выведи меня с этой площади, пожалуйста! — только и сказал он. — А где Шетар?
— В Галваманде, — сказала она, произнося слово «Галваманд» чуть глуховато, на северный манер. — А это дочь Декало Галвы, Мемер. Нас пригласили погостить в этом доме.
