востока площадь ограничивали красные сводчатые галереи Таможни, а на южном ее конце высилась Адмиральская Башня. Западным же своим краем площадь выходила на берег, к водам залива. Длинная пологая лестница из мрамора с округлыми резными перилами вела оттуда прямо к галечному пляжу и навесам, где стояли суда, принадлежавшие Адмиралтейству. Тем утром здесь было удивительно красиво — яркое солнце, ветер, белый мрамор, синее море, разноцветные навесы и зонты рыночных торговцев, весело гудевшая пестрая толпа покупателей и продавцов. Я прошла мимо рыночного божества — круглого камня, символа Леро, одной из самых древних наших богинь. Ее имя означает «справедливость, согласие, благонамеренность». Я, не скрываясь, поклонилась священному камню и прошептала слова молитвы, даже не вспомнив при этом об альдах, стоявших на страже.
Никогда в жизни еще я так не поступала. Когда мне было лет десять, я видела, как стражники до полусмерти избили пожилого человека и бросили его, истекающего кровью, прямо на улице, у пьедестала, на котором когда-то возвышалась статуя одного из наших богов. Этот человек всего лишь осмелился поклониться поруганной святыне. И, пока рядом были солдаты, никто так и не решился подойти к несчастному. Я тогда убежала в слезах и до сих пор не знаю, умер тот человек или нет. Нет, я ничего не забыла, я помнила все, но в тот день эти воспоминания никакого значения не имели. В тот день я не знала страха. Это был благословенный день. Святой день.
Я шла через площадь, поглядывая по сторонам. Мне очень нравилось рассматривать прилавки, товары и грубоватых торговцев, которые то вовсю старались умаслить покупателя, то принимались яростно с ним препираться. Я держала путь к рыбным рядам, однако, увидев, что прямо перед Адмиральской Башней натягивают большой полотняный навес, невольно свернула туда и спросила у мальчишки, продававшего грязноватый жженый сахар, для чего этот навес.
— Там будет выступать великий сказитель из Верхних Земель, — ответил он. — Страшно знаменитый! Если хочешь, молодой господин, я могу и тебе местечко занять. — Эти рыночные мальчишки, по их собственному признанию, даже из дерьма денежку добыть умеют.
— Обойдусь и без твоей помощи, — насмешливо ответила я, но он тут же нашелся:
— Да тут скоро яблоку негде будет упасть! Он же вроде бы весь день выступать будет. Ужасно знаменитый! Дай мне монетку, и я тебе самое лучшее место займу, прямо с ним рядом, а?
Я рассмеялась ему в лицо и пошла дальше.
Однако соблазн рассмотреть все поближе оказался слишком велик. Я понимала, что веду себя глупо, что нечего мне слушать всяких там сказителей, что я только время зря теряю. Это альды прямо с ума сходят по всяким поэтам и сказителям. Говорят, у каждого богатого альда есть свой придворный сказитель, и в армии, в каждой роте, у них тоже сказители имеются. Раньше, до прихода альдов, сказители в Ансул, по словам Лорда-Хранителя, заходили нечасто, но теперь, когда книги находились под запретом, их здесь стало гораздо больше. Да и многие горожане, мои соотечественники, тоже пытались рассказывать на перекрестках всякие истории, рассчитывая получить несколько медяков от проходивших мимо солдат. Я пару раз останавливалась послушать, но они в основном пересказывали одно и то же — отрывки из сочиненных альдами эпических сказаний, а мне эти сказания совсем не нравились — повествовалось там только о войнах, которые без конца вели альды, о том, какие они великие воины, и об их единственном боге-тиране. А мне на все это было наплевать.
Меня, собственно, больше всего заинтересовали слова мальчишки о том, что сказитель этот пришел из Верхних Земель. Значит, альдом он никак не мог быть. Верхние Земли находятся далеко-далеко на севере. Я раньше никогда о них даже не слышала, но в прошлом году прочитала «Великую Историю» Эронта, где была приведена карта всех стран Западного побережья. Тот мальчишка просто повторил название «Верхние Земли», от кого-то его услышав, но, разумеется, понятия о них не имел и в лучшем случае знал только, что это «где-то очень-очень далеко». Даже сам Эронт признавался, что о Верхних Землях ему известно в основном понаслышке. И теперь я, как ни старалась, не смогла вспомнить почти ничего из того, что было изображено в верхней, северной части его карты; вспомнила только какую-то высокую гору со странным названием, но и названия этого тоже не сумела как следует припомнить, пробираясь вдоль гончарных рядов к торговкам рыбой.
Я сторговала здоровенную рыбину с красными пятнышками на спине, которой нам вполне должно было хватить на обед, даже и кошкам бы осталось, а из головы можно было бы назавтра еще и суп сварить. Потом я еще прошлась по рынку и купила свежего сыра и немного дешевых овощей, которые, по-моему, выглядели очень даже неплохо. А потом, вместо того чтобы пуститься в обратный путь, я все-таки снова потащилась к этому шатру, чтобы проверить, не началось ли там уже что-нибудь интересное. Вокруг шатра впрямь царило настоящее столпотворение. Над морем людей маячили фигуры двух конных стражников- офицеров, пытавшихся следить за порядком. Их лошади раздраженно фыркали и мотали головами. Из своих пустынь альды не привели с собой в Ансул ни одной женщины, зато со своими прекрасными быстроногими конями не расставались никогда и ухаживали за ними так тщательно, что у нас в городе лошадей альдов в шутку называли «солдатскими женами».
Толпа то и дело расступалась, давая дорогу конным стражникам, и вдруг в центре ее возник какой-то странный водоворот, послышались крики, и одна из лошадей, взвившись на дыбы, пронзительно заржала и понеслась вперед, точно взыгравший жеребенок-стригунок. Люди, что стояли передо мной, шарахнулись в разные стороны. Лошадь неслась прямо на меня, а сзади напирала толпа, так что отступать мне было некуда. Я видела, что седока на лошади нет, и вдруг болтавшиеся поводья ударили меня по руке, словно их кто-то бросил. Я крепко ухватилась за них и резко дернула вниз; лошадь тут же остановилась и опустила голову к самому моему плечу, кося обезумевшим глазом. Огромная голова ее, казалось, заслонила от меня весь мир. Впрочем, стояла лошадь как вкопанная. Я перехватила повод повыше, до самой уздечки, но совершенно не знала, что делать дальше. Лошадь попыталась мотнуть головой и чуть не оторвала меня от земли, но я от страха так вцепилась в поводья, что она, громко фыркнув, вдруг совершенно успокоилась и даже сама подошла ко мне поближе, словно ища защиты.
Все вокруг кричали и визжали, а я думала только о том, как удержать их, чтобы они не напирали на перепуганную лошадь. «Тише, тише», — все повторяла я, как последняя дура, словно эта орущая толпа могла услышать мой тихий голос. Но, как ни странно, люди вдруг стали понемногу отступать, и вскоре вокруг нас с лошадью образовалось вполне приличное свободное пространство. И тут я увидела на белых мраморных плитах, залитых солнечным светом, лежащего альдского офицера; он, видно, сильно ударился головой о землю, когда его сбросила лошадь, и теперь почти ничего не соображал. А рядом с альдом стояли какая-то женщина и лев.
Да, женщина и лев. Они стояли бок о бок, и стоило им чуть двинуться с места, как свободное пространство вокруг них еще больше расширилось. Толпа притихла.
Потом за женщиной со львом мелькнула крыша какой-то повозки, они повернулись в ту сторону, и весь тротуар перед ними мгновенно, точно по мановению волшебной палочки, расчистился. Теперь и мне стала видна небольшая крытая повозка. Две лошади, запряженные в нее, стояли совершенно спокойно и на толпу даже не смотрели. Женщина открыла заднюю дверцу фургона, и лев, изящно взмахнув хвостом, послушно туда прыгнул. А она заперла дверцу на засов и тут же вернулась к лежавшему на земле альду. И снова толпа расступилась, хотя льва теперь при женщине не было.
А она опустилась возле офицера на колени. Он сел и с недоумением осмотрелся. Она что-то ему сказала, затем встала и подошла ко мне. Я по-прежнему стояла, держа лошадь под уздцы и не решаясь ее отпустить. Толпа зашумела, заволновалась, и лошадь испуганно шарахнулась, а я невольно выронила корзину с покупками. Рыба, сыр, овощи — все так и посыпалось на землю, еще больше перепугав лошадь. Вряд ли я сумела бы теперь сдержать ее, но, к счастью, рядом оказалась эта незнакомка. Она ласково положила руку на шею лошади и что-то тихонько ей сказала. И лошадь — клянусь! — кивнула в ответ, затем то ли фыркнула, то ли заржала еле слышно и встала спокойно.
Женщина протянула руку, и я передала ей поводья.
— Молодец! — сказала она мне. — У тебя отлично все получилось! — Она еще что-то сказала лошади, прямо в самое ухо, и легонько подула ей в ноздри. Лошадь вздохнула и опустила голову. А я тем временем поспешно подбирала с земли продукты, купленные на два дня, пока их не затоптали и не украли. Увидев, как я ползаю по тротуару, женщина ласково шлепнула лошадь по крупу и наклонилась, чтобы мне помочь. Мы вместе сложили в корзину овощи и ту большую рыбину, а кто-то из толпы подал мне откатившуюся в сторону головку сыра.
