продолжал: — В общем, по-моему, сочинительство — это лишь самое малое из того, чем я занимаюсь. Мне кажется, куда важнее открыть людям те сокровища, что были созданы другими писателями и поэтами. Можно рассказывать о них, пересказывать их произведения, или читать их вслух, или печатать в виде книг — необходимо спасти их от пренебрежения и забвения и вновь зажечь тот свет, который способно пролить письменное слово. Вот главная забота, главное дело моей жизни. А потому, когда я не выступаю на рыночных площадях, чтобы заработать этим себе на хлеб, я обычно провожу время в библиотеках, или в лавках книготорговцев, или в логове какого-нибудь ученого-отшельника. И повсюду я расспрашиваю о книгах и рукописях, и мне почти всегда удается узнать что-то новое о ныне забытых поэтах прошлого или же о таких авторах, которые известны лишь узкому кругу людей в своем родном городе или стране. И повсюду — а я бывал и в Бендрамане, и в Урдайле, и в городах-государствах, и в Вадалве, — в любом университете, в любой библиотеке, на любой рыночной площади наиболее мудрые и образованные из тех людей, с которыми мне довелось встречаться, непременно упоминали о великих ученых Ансула и его знаменитой библиотеке.
— К сожалению, в прошедшем времени, — вставил Лорд-Хранитель.
— Но моя-то работа как раз в том и заключается, чтобы отыскать то, что позабыто, затерялось в веках или же где-то спрятано, чтобы не быть уничтоженным, чтобы не пасть жертвой предрассудков того или иного правителя или верховного жреца. В Урдайле, например, в городе Месуне, в подвалах старинных залов тамошнего Совета мы обнаружили самый ранний текст «Жизни Раниу»; он был написан на телячьей коже и запечатан в безымянном склепе лет пятьсот назад, еще во времена правления тирана Теренсы. Этот Теренса изгнал тогда из Месуна всех учителей, разрушил храмы, уничтожил все письменные источники и книги. И правил он целых сорок лет. А ведь альды правят в Ансуле всего лет семнадцать, по-моему?
— Да, ровно столько, сколько сейчас нашей Мемер, — сказал Лорд-Хранитель. — Поверь, и за семнадцать лет можно немало утратить. Например, потерять целое поколение, которое с рождения усвоило, что любые знания наказуемы и безопасность твоей жизни заключена в невежестве. Тогда следующее поколение уже и не поймет, насколько оно невежественно, ибо даже представления не будет иметь о том, что такое знания. Ведь те люди, что родились в Месуне после смерти Теренсы, и не подумали рыться в земле или в подвалах в поисках спрятанных там рукописей. Они о них просто ничего не знали.
— Но слухи-то продолжали существовать! — возразил Каспро.
— Слухи есть слухи.
— А я к слухам всегда очень внимательно отношусь.
— Значит, и сюда тебя какие-то особые слухи привели? Имя одного из забытых поэтов или сюжет давно утраченной поэмы?
— Главным образом меня влекла сюда слава Ансула как всемирно известного центра знаний и лучшего на всем Западном побережье хранилища книг и манускриптов. Но особенно заинтриговал меня слух, точнее, легенды о той огромной библиотеке, которая существовала здесь задолго до основания знаменитого Университета Ансула. Мне говорили, будто в этой библиотеке имеются тексты, сохранившиеся с тех времен, когда в здешних странах еще говорили по-аритански; будто там можно найти немало сведений о землях, что лежат по ту сторону пустынь, — о тех краях, откуда, собственно, некогда и явились на Западное побережье наши далекие предки. Меня уверяли также, что там, вполне возможно, есть даже книги, доставленные сюда из Страны Восхода через великую пустыню еще в самом начале нашей исторической эпохи. Я столько лет мечтал сюда приехать! Мечтал расспросить о той библиотеке местных жителей и попытаться разыскать хоть какие-то ее следы…
Лорд-Хранитель молчал, ничего ему на это не отвечая, и Оррек прибавил:
— Я, конечно, понимаю: подобные поиски связаны с определенным риском. Мало того, они грозят опасностью не только мне, но и любому, с кем я хотя бы заговорю о библиотеке, — даже если этот человек ничего мне не ответит.
Лорд-Хранитель едва заметно кивнул. Лицо его по-прежнему оставалось совершенно бесстрастным.
— Я неплохо знаю альдов, — сказал Каспро. — Мы с Грай довольно долго среди них прожили.
— Для этого, должно быть, требуется немало мужества.
— Гораздо меньше, чем я прошу от тебя!
Было тяжело, почти невыносимо слушать все это, понимая, что оба с трудом сдерживают тот страстный огонь, что пылает в душе каждого, и видеть в их глазах страх и вызов. Мне хотелось вмешаться, закричать: «Да что же вы делаете!? Доверьтесь же, наконец, друг другу! Неужели нельзя просто поверить друг другу?», но я понимала, сколь глупо и ребячливо это мое желание. И мне хотелось плакать.
Грай слегка подтолкнула Шетар. Та встала, лениво потянулась, подошла ко мне и плюхнулась рядом, сонно привалившись к моим ногам. Всем своим видом львица показывала мне, что было бы неплохо почесать ее за ухом. Я почесала, и, как ни странно, прикосновение к ее мягкой шерсти несколько меня успокоило. Грай посмотрела на нас и, по-моему, подмигнула мне. Впрочем, может, мне это просто показалось, но во взгляде ее я прочла что-то вроде: «Они же мужчины; они умеют делать это только так».
Лорд-Хранитель встал и принес свечу. Надо было, конечно, мне это сделать, но я не успела. А он уже ставил на стол тяжелый металлический подсвечник, неуклюже держа его изуродованными пальцами. Грай высекла огонь и зажгла свечу. В темной комнате огонек ее казался особенно ярким, а наши освещенные лица на фоне темных стен и слабо поблескивавших окон — особенно живыми и светлыми. Шетар что-то проворчала и разлеглась у моих ног в классической позе льва с книжной иллюстрации — передние лапы вытянуты, глаза неотрывно смотрят на огонек свечи.
— Видишь ли, я полностью пересмотрел свое отношение к такому понятию, как «мужество», пока сидел у ганда в тюрьме, — после долгого молчания сказал Лорд-Хранитель. — Раньше я считал, что мужество — это нечто такое, чем человек владеет или не владеет сам и распоряжается по собственному усмотрению — как, скажем, гордостью или самоуважением. Но в темнице я, однако, понял, что и мужеством своим мы обязаны только богам. — Он, как и львица, тоже не сводил глаз с ровно горящего желтоватого пламени свечи. Каспро молчал.
— Меня арестовали, — продолжал Лорд-Хранитель, — потому что альды, как и ты, слышали немало разных слухов и сплетен. Они-то и привели их сюда. В Ансул. Тебе известно, зачем альды завоевали мою страну и осадили мой город?
— Я полагал, что их вели алчность, желание прибрать к рукам ваши плодородные земли.
— Но почему им понадобились именно наши плодородные земли? Вандала находится куда ближе, и население там столь же миролюбивое, как и в Ансуле. Вот ты сказал, что вы какое-то время жили в Асударе. В таком случае поправь меня, если я ошибаюсь: верно ли, что альдами правит царь, которого они называют гандом всех гандов и который одновременно является также верховным жрецом бога Аттха, а потому его власть безмерно велика? И все рабы, стоит ему захотеть, будут принадлежать ему одному? И всей огромной армией альдов командует тоже он?
Каспро молча кивнул.
— И зовут этого верховного правителя и жреца Дорид, и он заполучил трон Асудара тридцать лет назад, так? И он считает, что обязан, согласно желанию великого Аттха, сражаться с неким всемирным злом. Аттх — имя того единственного бога, которого признают альды, и означает это слово «господин, повелитель», но истинное имя Аттха вслух произносить не полагается. Все добро на свете — дело рук Аттха и принадлежит ему. Однако существуют и великие силы зла, основным воплощением которых считается Обаттх, что в переводе означает «другой господин». Я правильно излагаю?
И снова Каспро кивнул.
А Лорд-Хранитель спросил:
— Ты знаешь историю о «тысяче истинных мужчин»?
— Альды говорят, что если тысячу истинных воинов можно было бы собрать вместе, они могли бы победить Обаттха и навсегда изгнать его из нашего мира. Некоторые, правда, считают, что хватило бы и сотни воинов.
— А некоторые — что десяти, — усмехнулась Грай. Лорд-Хранитель тоже улыбнулся, хотя и не слишком весело.
— Последний вариант мне нравится больше, — сказал он. — А они что-нибудь говорят о том, где
