Голоса

— Лорд-Хранитель никогда не говорил с вами о книгах, потому что знать об этом было очень опасно, — сказала я. Я чувствовала, что должна защитить моего учителя и как-то оправдать его молчание. — Ему так долго пришлось их прятать. Ото всех. Альды, правда, никогда бы их здесь не нашли. Здесь книги были в безопасности, и люди, которые здесь живут, тоже были в безопасности, потому что сами они книг не хранили и не знали, где точно те находятся. Но в Ансуле всегда знали: книги можно и нужно нести сюда, в Галваманд, — тайком, ночью, спрятав их, скажем, в охапку старой одежды, или в вязанку дров, или в сено. Да, люди порой рисковали жизнью, принося сюда книги, зато они твердо знали: здесь эти книги сумеют сохранить, здесь они будут в безопасности. Некоторым семьям удалось спрятать и кое-что из своих книг — например, Камам или Гелбам; сюда также приходили и совсем незнакомые нам люди, которые случайно нашли какую-то книгу и сохранили ее, спасли от альдов. И все эти люди несли книги к нам в дом. Но теперь… теперь ведь не нужно больше прятаться, верно? А ты не мог бы… не мог бы ты когда-нибудь просто почитать людям книгу, Оррек? Не пересказывать ее содержание, не декламировать отрывки из нее, а просто почитать? Чтобы все узнали и поняли: книги — это не злокозненные демоны, а хранилище нашей истории, нашей души, нашей свободы!

Оррек смотрел на меня, и на лице его сияла такая светлая, такая радостная улыбка, что, казалось, он вот-вот счастливо рассмеется.

— По-моему, это ты должна читать людям книги, Мемер, — сказал он.

И тут Шетар, окончательно утратив терпение, с подвывом зевнула.

Оставив Оррека наедине с его сокровищем, мы с Грай поспешили в старый парк, позволив Шетар вести нас вверх по тропе, едва заметной в густых сумерках. Когда мы добрались до Фонтана Дениоса, львица удалилась в заросли и, шурша опавшей листвой, принялась охотиться на мышей, а мы уселись на старую мраморную скамью у источника и стали смотреть, как внизу, в городе, вспыхивают в окнах огоньки. Отсюда было видно, как на спокойной поверхности залива, освещенной последними, пурпурными лучами заката, тоже загораются огоньки — в лодках рыбаков, вышедших на ночную ловлю. Гора Сул на фоне гаснущего неба казалась черным конусом удивительно правильной формы. Рядом с нами неслышно пролетела сова, и я сказала:

— Добрый знак для тебя!

— И для тебя, — откликнулась Грай. — А представляешь, в Трандледе сов считают предвестниками несчастья! Там люди вообще ужасно мрачные, унылые. Наверное, в тех краях слишком много лесов и дождей.

— Вы, наверно, весь мир объездили, — сказала я мечтательно.

— Ой, что ты! Куда нам! Мы еще никогда в Сундрамане не бывали. Или на мысе Манва, или в Мелюне. А из городов-государств видели только Сентас и Пагади, да еще отчасти Вадалву. К тому же даже если тебе кажется, что ты уже неплохо знаешь какую-то страну, там всегда найдется какое-то селение или гора, где ты никогда не бывал. Нет, мы пока еще маловато знаем о нашем мире.

— Как ты думаешь, когда вы решите отправиться дальше?

— Ну, до сегодняшнего дня я считала, что Оррек уже подумывает о том, чтобы двинуться в Сундраман — может, даже еще до прихода зимы или весной. Он хочет сам познакомиться с тамошней поэзией, прежде чем возвращаться в Месун. Но теперь… Теперь я сильно сомневаюсь, что он соберется куда-то ехать, пока не увидит все те книги, которые ты сможешь ему показать.

— И тебе жаль?

— Жаль? Почему? Ты ведь сделала его таким счастливым, а я люблю, когда он счастлив. Ему ведь счастье непросто достается. Душа у него слишком требовательная… Ты же знаешь, что он может сделать с толпой и как вроде бы легко ему это дается, как все его обожают — и он словно растворяется во всем этом, а потом… наступает опустошение, и он чувствует себя совершенно обессилевшим и насквозь фальшивым. Это же совсем не я сделал, так он тогда говорит, это все священные ветры, которые, продувая меня насквозь, опустошают мою душу настолько, что я становлюсь похож на высохшую траву… Оррек по- настоящему счастлив, только когда у него есть возможность читать и писать в тишине, следуя исключительно зову собственного сердца.

— Вот потому я его и люблю, — сказала я. — Я и сама такая же.

— Я знаю, — сказала Грай и обняла меня за плечи.

— Но ведь тебе-то наверняка хотелось бы отправиться дальше, Грай! А не сидеть здесь просто так целый год перед грудой книг, слушая бесконечные споры о политике.

Она рассмеялась.

— А мне здесь нравится. И Ансул мне нравится. Хотя, если мы действительно останемся здесь на всю зиму — а теперь мне кажется, что так и будет, — я все-таки, наверное, поищу кого-то, кому помощь в обучении лошадей требуется.

— … и где бы ни был он, они к нему стремятся, подобно длинногривым теням, — процитировала я, и она попросила меня прочесть ей все стихотворение до конца. Я прочла.

— Да. Этот поэт все правильно понял, — сказала она. — Мне нравятся эти стихи.

— Гудит надеется раздобыть несколько лошадей для нашего Лорда-Хранителя, они ведь ему скоро понадобятся.

— Ну да, это же ясно как день. Я могла бы воспитать для него жеребенка. Но раньше или позже мы все равно уедем. Все равно вернемся в Урдайл, в Месун, чтобы Оррек мог поделиться полученными им знаниями с тамошними учеными. А теперь он, конечно, только и будет заниматься переписыванием той книги, которую ты ему дала, и всех тех, которые ты еще ему дашь.

— В этом и я могла бы ему помочь.

— Он же тебя измучает, если ты ему такую помощь предложишь!

— А мне эта работа очень нравится. Я выучиваю книгу почти наизусть, пока ее переписываю.

Грай некоторое время молчала, потом сказала:

— Если мы действительно вернемся в Урдайл — следующей весной, или летом, или еще позже, не важно… ты не хотела бы поехать с нами? Подумай.

— Поехать с вами… — эхом откликнулась я. Порой, еще в начале лета, мне мерещилось, что я еду в их видавшей виды кибитке, которая пока стоит у нас в конюшне, а Звезда и Бранти, впряженные в нее, неторопливо бредут по дороге через какую-то бескрайнюю золотистую долину, и от тополей на земле длинные-длинные тени. Или же мы едем по какой-то горной дороге, и Оррек правит лошадьми, а Грай, Шетар и я бредем следом за кибиткой. Эти беспочвенные, как мне казалось, фантазии помогали мне отвлечься от тревог и волнений, которыми были полны те дни — время пожаров, народных выступлений и страха.

И теперь вдруг Грай превратила мои мечты в реальность. Передо мной, казалось, уже простирается та дорога, и я сказала:

— Я бы поехала с вами куда угодно, Грай.

Она на секунду прижалась щекой к моей голове.

— Значит, мы действительно могли бы поехать вместе.

Я задумалась, пытаясь понять, что сейчас для меня всего важнее и что именно я должна сделать в данный момент. И наконец сказала:

— Но я бы все равно вскоре сюда вернулась. Грай молчала, ожидая пояснений.

— Я не смогла бы оставить его и никогда сюда не вернуться.

Она только кивнула: она меня понимала.

— Но есть и еще кое-что. Дело в том, что я принадлежу Галваманду. По-моему, теперь Читатель — это я. Не он. Он был им раньше, но теперь это в прошлом. — Я изливала свои мысли, понимая, что Грай вряд ли догадывается об истинном смысле сказанных мною слов. И попыталась объяснить: — Видишь ли, здесь есть некий голос, который должен говорить устами того, кто может… кто может спросить, кто может прочесть… Лорд-Хранитель научил меня всему. Он передал мне свое умение и понимание того, о чем я только что сказала. Он хранил эти знания для меня и бережно их мне передавал. И теперь эту ношу предстоит нести мне, а не ему. И я должна вернуться к своим обязанностям. Я должна остаться здесь.

И снова Грай молча кивнула, очень серьезно на меня глядя, и глаза ее были полны сочувствия и