испугаться, но я только рассердилась. Мне кажется, я могу почувствовать: испуг как красный горячий шар, но злость все равно сильнее…»
— Хачу-у ха-чу-у ха-а-чу-у ха-а-чу-у пи-пись! — вопил Вентворт.
— Пошли отсюда, — рассеянно сказала Тиффани, глядя на волны, все еще хлюпавшие по берегу.
Не было никакого смысла кому-нибудь рассказывать об этом. Все только сказали бы: «Вот же воображение у ребенка», — если бы были в хорошем настроении или: «Не выдумывай!» — если нет.
Она все еще очень сердилась. «Как смеют монстры выпрыгивать из реки?
Особенно если они такие… такие… смешные!.. Чья это мысль?» — размышляла она.
Пока Тиффани возвращается домой, приглядимся к ней повнимательней.
Начнем с ботинок. Это большие и тяжелые ботинки, хорошо починенные ее отцом и принадлежавшие многим сестрам до нее. Они были большими, и поэтому она носила несколько пар носков, чтобы они не спадали. Иногда Тиффани казалось, что она всего лишь средство передвижения для ботинок.
Теперь посмотрим на платье. Его тоже носили многие сестры до нее. Оно было подогнуто, подтянуто, подшито и перелицовано ее матерью столько раз, сколько в этом возникала необходимость. Но Тиффани оно, скорее, нравилось.
Платье доходило до лодыжек и независимо от того цвета, который оно имело вначале, теперь было молочно-голубым — таким же, как бабочки, порхающие вдоль дороги.
Наконец, лицо Тиффани. Светло-розовое с карими глазами, обрамленное каштановыми волосами. Ничего особенного. Хотя вся ее голова могла бы удивить любого наблюдателя, в блюдце с черной водой, например, — своими большими размерами по отношению к остальному ее телу, но, возможно, с возрастом это исправится.
Теперь отступим дальше, еще дальше, пока дорога не превратится в ленту, а Тиффани и ее брат — в две небольшие точки, а ее страна…
Они называют свою страну Мелом. Зеленая холмистая долина катится под горячим солнцем в разгар лета. Повсюду отары овец не спеша дрейфуют по торфяникам, как облака на зеленом небе. То тут, то там по торфу, как кометы, проносятся овчарки.
А затем (поскольку взгляд удаляется) долина превращается в длинный зеленый холм, похожий на огромного кита…
…окруженного чернильной дождевой водой в блюдце.
Мисс Тик вглядывалась.
— Тем маленьким существом в лодке был Нак Мак Фигл! — сказала она. — Это самые опасные из всех волшебных забияк. Даже тролли бегут от Вольного Народца! И один из них предупредил ее!
— Выходит, она ведьма, не так ли? — спросил голос.
— В таком возрасте? Невозможно! — сказала мисс Тик. — Ее никто не учил! На Мелу нет никаких ведьм! И слишком мягко… И все же… она не испугалась…
Дождь закончился. Мисс Тик посмотрела на Мел, возвышающийся над равниной и укутанный облаками. Он был приблизительно в пяти милях.
— Этот ребенок нуждается в присмотре, — сказала она. — Но Мел слишком мягкий, чтобы вырастить на нем ведьму…
Только горы были выше, чем Мел. Они стояли острые и фиолетово-серые, с длинными языками снега на вершинах даже летом. Невесты неба — так назвала их однажды Бабуля Болит, и это было настолько редко, что она сказала что-то вообще (уж не говоря о чем-то, что не относится к овцам), что Тиффани запомнила это. Кроме того, это было совершенно верно, особенно зимой, когда горы были все в белом и потоки снега обдували их, как фата.
Бабуля говорила по-старому и вставляла непонятные старинные поговорки.
Она не называла эту местность Мелом, она назвала это пустошью. «Над пустошью ветер носит холод», — думала Тиффани, и мир возвращался на свое место.
Девочка пришла на ферму.
Здесь люди имели тенденцию оставлять Тиффани в покое. И в этом не было ничего особенно жестокого или неприятного, потому что ферма была очень большой и у всех были оборудованы рабочие места, а свое Тиффани оборудовала очень хорошо и таким образом стала в некотором смысле невидимой. Тиффани была молочницей и преуспела в этом. Она делала масло лучше, чем делала ее мать, и люди оценили, как хороша она с сыром. Это был талант. Иногда, когда странствующие учителя заезжали в деревню, она шла и получала немного образования. Но главным образом она работала в маслодельне, которая была темной и прохладной. Тиффани наслаждалась этим. А еще ей было приятно, что она делала что-то для фермы.
На самом деле она называлась домашней фермой. Отец Тиффани арендовал ее у барона, которому принадлежала земля, но Болиты хозяйствовали на ней уже в течение сотен лет, и поэтому отец Тиффани говорил (конечно, изредка — вечером после кружки пива): «Земля знает их так давно, что уже принадлежит им». Мать Тиффани обычно просила его не говорить так, хотя барон был всегда очень почтителен с господином Болитом и с тех пор, как Бабуля умерла два года назад, называл его самым лучшим пастухом на этих холмах. Это стоило того, чтобы быть почтительным, как говорила мать Тиффани, тем более что у бедного человека много других проблем.
Но иногда отец настаивал на том, что Болиты или Болтуны, или Айболиты, или Браты, или Братва — правописание было сомнительным — упоминались в местных летописях сотни и сотни лет назад. Эти холмы были в их костях, и они всегда были пастухами.
Тиффани гордилась этим так же, как можно было бы гордиться тем фактом, что ее предки кочевали или были первопроходцами. Ведь надо гордиться хоть чем-то. И сколько она себя помнила, она слышала, что ее отец — тихий, медлительный человек — повторял шутку, которая передавалась от Болита к Болиту в течение сотен лет.
Он говорил: «День ото дня я работаю и у меня Болит» или «встаю — Болит и ложусь — Болит» или «у меня всегда Болит». Поговорки переставали быть забавными примерно после третьего раза, и она забыла бы их, если бы отец не повторял по крайней мере одной из них каждую неделю. Они и не должны были быть смешными, это были шутки отца. Так или иначе однако они были записаны, все ее предки уж больно хотели остаться и до боли не хотели уезжать.[3]
Рядом с кухней никого не было. Мать Тиффани скорее всего пошла в стригальню с обедом для работников. Сестры Хана и Фастида тоже были там, и, скатывая овечью шерсть, посматривали на парней. Они всегда рады были поработать во время стрижки.
Рядом с большой черной печью была полка, которую мать еще называла библиотекой Бабули Болит — ей нравилась идея наличия библиотеки. Все остальные назвали ее полкой Бабули.
Это была маленькая полка, поэтому книги были втиснуты между флягой с сушеным имбирем и фарфоровой пастушкой, которую Тиффани выиграла на ярмарке, когда ей было шесть лет.
Там было только пять книг, исключая большой дневник фермы, который, по
