гравитацию Юпитера. Откуда мы возьмем энергию для того, чтобы вернуться? Из конденсаторов гиператомного поля! То есть, используем энергию гравитации самого Юпитера!
— Впечатляет, — одобрительно заметил Бигмен, беспокойно ерзая в кресле. — А что это у вас на столике? — спросил он без всякого перехода.
— Это шахматы. Вы играете?
— Довольно неважно, — сознался Бигмен. — Лакки меня научил, но играть с ним неинтересно — он всегда выигрывает. А как вы можете играть в шахматы? — Бигмен расценил свой вопрос как коварнейший.
— Вы хотите спросить, не мешает ли мне моя слепота?
Бигмен что-то промычал.
— Да не смущайтесь вы так! У меня нет этих комплексов… А что до шахмат — все очень просто. Доска намагничена, и фигуры сделаны из легкого магнитного сплава. Они прилипают, куда бы их ни поставили, и не падают, если случайно их задеть. Попробуйте сами! — Бигмен потянулся за одной из фигур. Ее будто погрузили в густой сироп, на четверть дюйма. — К тому же, это не обычные шахматные фигуры.
— Шашки, скорее, — буркнул Бигмен.
— Обратите внимание на их поверхность. Прикоснувшись, я без труда опознаю любую фигуру по характерному рельефу.
Бигмен тоскливо разглядывал фигуры, узнавая в острие — ферзя, в маленьком крестике — короля; две расходящиеся канавки были слоном, кружочек — ладьей, уши — конем, а острый бугорок — пешкой.
— Чем вы занимались до моего прихода? Играли сами с собой? — спросил Бигмен, чтобы просто спросить.
— Нет, решал задачу. Взгляните. Мат в три хода.
— Как же вы различаете цвета?
— Ничего проще! Белые фигуры с небольшим углублением вдоль края, а черные — без!
— А-а-а… Значит, вам приходится держать в памяти расположение всех фигур?
— Мне приходится лишь время от времени проводить рукой по доске. Как видите, клетки тоже помечены.
— Могу я взглянуть на позицию?
— Конечно! Может, хоть вам повезет. Бьюсь над ней уже полчаса.
Бигмен, стараясь действовать бесшумно, достал из кармана маленький фонарик и осторожно двинулся к стене. Норрич неподвижно сидел за столиком. Матт тоже не проявлял беспокойства. Добравшись до выключателя, Бигмен погасил свет и поднял свой фонарик.
Вдруг раздался непонятный глухой звук, а затем — голос Норрича, звучавший удивленно и с оттенком легкого неудовольствия.
— Почему вы погасили свет, Бигмен?
— Ага-а-а!!! — грянул торжествующий вопль, и луч фонарика осветил лицо Норрича. — Никакой ты не слепой! Ты — шпион!
9. Аграв-корабль
— Я не знаю, что вы там делаете, но — о, Космос! — ни в коем случае не совершайте глупостей, иначе Матт прыгнет на вас! — закричал Норрич.
— Ты прекрасно знаешь, что я делаю, — отрубил Бигмен. — Потому что видишь мой иглопистолет, который я так кстати вытаскиваю. Ты ведь наслышан о моем искусстве стрельбы. Так что, если твой пес попробует приблизиться ко мне, — ему крышка.
— Прошу вас, не причиняйте Матту зла!
Бигмена поразило, с какой внезапной болью это было сказано.
— Ты успокоишь его и пойдешь со мной. И все будут целы. Самое время проведать Лакки, по-моему… В случае, если мы встретим кого-то в коридоре, — поздороваешься, и не более того. Я буду рядом, учти…
— Мне понадобится Матт, я не могу без него.
— Обойдешься. Здесь каких-то пять шагов. Даже если бы ты действительно был слепым — это гораздо проще твоих головоломок и прочей дребедени.
Лакки обернулся на звук открывающейся двери.
— Добрый день, Норрич! А где Матт?
— Матт остался в его комнате! — возбужденно затараторил Бигмен. — Норричу он совершенно не нужен! Лакки! Этот тип такой же слепой, как мы!
— Что-о?
— Ваш друг заблуждается, мистер Старр, — мягко начал Норрич. — Я должен сказать…
— Молчать! — оборвал его Бигмен. — Сначала я скажу, а потом уж, если понадобится, выслушаем тебя!
Лакки скрестил руки на груди.
— Мистер Норрич, если не возражаете, я действительно выслушаю его первым. А ты дружище, сначала спрячь свой пистолет.
Бигмен нехотя подчинился.
— Послушай, Лакки! Я этого хитреца подозревал с самого начала! С того момента, как увидел его трехмерные игрушки! Уж очень ловко он их вертел Я сразу сообразил, этот малый вполне потянул бы на шпиона.
— Вы уже дважды назвали меня шпионом! — вскричал Норрич — Я не потерплю!
— Послушай, Лакки, как ни в чем не бывало продолжал Бигмен, — ведь это гениально — сделать шпионом человека, которого все считают слепым Он может увидеть очень много и никто об этом не будет знать. Что скрывать от слепца! Он носом уткнется в любой секретнейший документ, а все будут думать. «Ах, бедняга! Ведь он ничегошеньки не видит!» О, небо, какое великолепное прикрытие!
— Но я действительно слепой! А про мои головоломки и шахматы я вам все детально…
— О, конечно! Ты объяснил! — усмехнулся Бигмен. — Объяснять ты мастер! И все же, как так получилось, что ты сидел в комнате с зажженным светом? Знаешь, Лакки, когда я вошел туда, свет уже горел. Он не включил его для меня. Выключатель был слишком далеко. Ну так что, Норрич?
— А то, что для меня безразлично, горит свет или нет, и поэтому он может быть включен до тех пор, пока я бодрствую на случай, если кто-то придет как вы, например.
— Допустим, — иронично сказал Бигмен. — Парень способен дать объяснение всему — как он играет в шахматы, как он различает цвета — всему! Но однажды он забылся… — Бигмен цокнул языком. — Уронил шахматную фигуру и наклонился, чтобы поднять ее. Но, к счастью, вовремя вспомнил о своей слепоте и попросил меня помочь.
— Как правило, я знаю, куда падает предмет, по звуку. Но эта фигура закатилась, — объяснил Норрич.
— Вот как славно! И все-таки, есть одна вещь, объяснить которую ты не сможешь, уж извини… Лакки, я решил его проверить. Выключить свет и направить лучи фонарика прямо ему в глаза. Он должен был, по моим расчетам, вскочить или хотя бы зажмуриться. Я не сомневался в успехе. Но случилось неожиданное! Бедняга так растерялся, что спросил меня, почему, видите ли, я оставил его в темноте Как он мог узнать об этом, Лакки? Как?
— Но… — Норрич попытался вставить слово, однако Бигмен летел на всех парусах.
— Он может осязать шахматные фигуры или головоломки, но как он чувствует темноту? Ведь для этого нужно видеть!
— Полагаю, — сказал Лакки, — что самое время позволить высказаться мистеру Норричу.
— Благодарю вас. — К Норричу уже вернулась его обычная невозмутимость. — Господин Советник, я
