Терон.
— Не улавливаю, какое отношение полумили имеют к обсуждаемому вопросу, — холодно заметил он.
— Я пыталась ограничиться тонким намеком, но если ты не понял, придется объяснить.
— Только, если можно, четко и внятно.
— Приказы могут отдаваться без учета неизвестных заранее и, тем не менее, чрезвычайно важных факторов. Таких, как вышеупомянутая губительная атмосфера…
— Предположительно…
— …которые, однако могут оказаться решающими. Согласись, мы часто посещаем малоисследованные звездные системы. Поэтому вполне возможно, а не только предположительно, что заранее отданные приказы потребуют разумного и обдуманного пересмотра, а это, в свою очередь, может потребовать того, что на первый взгляд может быть расценено как безответственное изменение этих самых признаков и/или служебное неподчинение вышеупомянутым приказам.
Терон покачал головой, но вовсе не печально — ибо Хельва была уверена, что он в жизни не пережил ни одного по-настоящему глубокого человеческого чувства, — а укоризненно.
— Теперь я окончательно понимаю, почему Центральные Миры настоятельно требуют, чтобы командиром корабля с мозговым управлением был пилот-человек. Это совершенно необходимо, когда столь ненадежное создание фактически управляет таким мощным организмом, как данный корабль.
Хельва едва не поперхнулась — так он ничего не понимает! И с трудом удержалась от того, чтобы не заявить: пилотский пульт управления ее никоим образом не контролирует. Это она контролирует пилота.
— Настанет день, — гнул свое Терон, — когда столь нецелесообразные средства выйдут из употребления. Автоматическое управление достигнет такого высокого уровня, что надобность в человеческих мозгах начисто отпадет.
— Но в мозговых кораблях используют человеческих существ, — четко и раздельно произнесла Хельва.
— Ну да, человеческих существ. А мы, люди, склонны заблуждаться, мы слишком утлый сосуд для такой великой задачи, игрушка в руках многообразных обстоятельств. — Терон явно решил довести свою проповедь до конца. — Человеку свойственно ошибаться, а Богу — прощать. — Он вздохнул. — А когда человеческий компонент, столь подверженный ошибкам, будет исключен, когда автоматика достигнет совершенства, — слышишь, Хельва? — совершенства, вот нужное слово! — то исчезнет всякая необходимость в тех временных мерах, которые вынуждены применять Центральные Миры сейчас. И только когда такое совершенство будет достигнуто, корабли станут по-настоящему надежными. — Он покровительственным жестом похлопал по панели управления.
Хельва едва сдержалась, чтобы не ответить крепким ругательством. Ей лезли в голову неопровержимые исторические факты, усвоенные за годы школьного обучения и психопрограммирования. Но она вовремя спохватилась: ведь все эти факты, вдруг поняла она, основаны на случайностях, что только подтверждает его дурацкую теорию о ненадежности, хотя в итоге все заканчивалось наилучшим образом. В каждом из этих случаев мозговые корабли действовали, игнорируя или пересматривая ранее полученные приказы, как того требовали чрезвычайные обстоятельства, с которыми им доводилось сталкиваться. Если следовать неколебимой логике Терона, то и сам разум неважно, капсульный или подвижной — ненадежен. Хельва не могла себе представить, чтобы он когда-нибудь мог признать: лучшие решения отнюдь не всегда логичны.
Вот и теперь каждая частичка разума, инстинкта, опыта, программирования и рассудка говорили Хельве: мозговые корабли просто так не исчезают. Особенно четыре подряд. Четыре за неполный регулианский месяц. Один корабль за сто лет — это еще можно было бы счесть возможным, логичным и вероятным. Но всегда должен быть какой-то намек, какая-то предсказуемая причина. Как, например, в случае с 732, обезумевшей от горя на Алиоте.
Ну зачем только она позволила Кире уйти, когда они выполнили то задание? В таких вопросах Кира всегда была с Хельвой заодно, но как убедить Терона, что массовые исчезновения противоречат здравому смыслу? Ведь здесь требуется интуиция, которой он начисто лишен.
Почему же психопробы не обнаружили этой его склонности к морализаторству? И еще кое-что она заметила в своем напарнике: признает он это или нет, но только сам принцип киборгов, существ, подобных Хельве, вызывал у него отвращение. В отличие от большинства обитателей Центральных Миров, Терон ни на секунду не забыл, что за титановой броней скрывается капсула, в которой находится неподвижное и, тем не менее, абсолютно человеческое тело.
Она даже наверное смогла бы пожалеть Терона, не вызывай он у нее такого раздражения. А ведь еще до того, как он стал ей неприятен, она раскусила, что скрывается за тем стремлением к совершенству, которое движет каждой его мыслью, каждым поступком. Терон панически, до безумия боится ошибок, боится допустить какой-нибудь промах, потому что промах означает неудачу, а неудача для него просто немыслима. Если же он не будет допускать ошибок, то никто не сможет обвинить его в неудаче и, таким образом, ему будет всегда сопутствовать успех.
«Что ж, — размышляла Хельва, — я-то не боюсь ошибок и не боюсь признать, что меня постигла неудача. Как с этим Тероном. Если он не доверяет капсульникам, значит, не подходит ни мне, ни Центральным Мирам. Так уж и быть, мстить я не буду. Просто попрошу замену и даже уплачу штраф. Это не должно отбросить меня далеко назад. А с новым партнером, получив парочку выгодных заданий, я быстро рассчитаюсь с долгами. Но Терона здесь даже духа не будет!»
Теперь, когда она твердо решила с ним расстаться, ей сразу стало легче.
Назавтра, едва поднявшись, Терон по обыкновению принялся проверять каждый датчик, каждый индикатор, каждый измерительный прибор — вдоль и поперек. Этот ритуал занял у него почти все утро, хотя Хельве на такую же проверку хватило бы и десяти минут. Такая процедура всегда считалась делом «мозга», и «тела», как правило, в нее не вникали. Хельве же приходилось зачитывать Терону свои показания, а он сличал их с собственными.
— Все в полном ажуре, — с довольным видом заявил он, что делал всегда, когда результаты совпадали… а случалось это каждый Божий день. Потом уселся за пульт управления, ожидая прибытия на Таниа Бореалис.
ТХ-834 уже не впервые посещал Даррел, четвертую планету Таниа Бореалис, и сотрудники космопорта успели познакомиться с Тероном, познакомиться и невзлюбить его до такой степени, что со всеми вопросами обращались напрямую к Хельве, минуя ее напарника. И если Хельву это забавляло, то потом ей же приходилось расхлебывать все осложнения с разобиженным «телом». Терон же в ответ на пренебрежительное отношение портовых служащих стал вдвойне напыщен и официален — и с ними, и с капитаном Медицинской службы, который встречал груз редких наркотических веществ, который они доставили. Учитывая характер и силу действия препаратов, требовались дополнительные меры предосторожности, но Терон повел себя просто оскорбительно: он вызвал Центральные Миры, чтобы подтвердить личность капитана Бранда, прежде, чем соизволил передать ему ценный груз.
В довершение ко всему, на вызов ответил сам Найал Паролан, начальник сектора, и Хельва прекрасно поняла все, что скрывалось за его подчеркнуто официальным тоном. Она внутренне поежилась. Надо же так случиться, чтобы это был именно Паролан! Она испытывала доселе неведомое стремление вырваться из своей капсулы. В конце концов, какая разница, когда она заявит о своем желании сменить напарника, — все равно ехидных насмешек Паролана ей не избежать. До возвращения на Регул им предстоят еще три посадки: одна на Таниа Аустралис и две на противоположных сторонах Алулы. Пусть лучше Найал Паролан выпустит пары сейчас, тогда к тому времени, когда она будет разбираться с Тероном, он уже остынет. Собравшись с духом, чтобы выслушать резкую отповедь инспектора, Хельва тайком
