– Да, конечно.
Как и собор в Кордове, собор в Севилье около пяти столетий также служил мечетью. Его единственная башня, возведенная еще маврами, и дала название собору, которое знал каждый житель Севильи: Ла Гиральда. Собор граничил с районом, который когда-то занимали евреи. Сейчас район был известен как квартал Санта Круз.
В Ла Гиральда ей приходилось быть всего лишь несколько раз. Все ее прошлые Страстные недели относились ко времени ее пребывания в Триане. В ту пору обычно они преклоняли колена в церкви Святой Анны – Санта Анна. Сегодня обширное внутреннее пространство собора от лилово-черного траурного убранства казалось погруженным во мрак. Взгляд ее упал на массивные паланкины с водруженными на них огромными объемными изображениями святых – скоро их понесут по городу. Сейчас они, отодвинутые в дальний конец собора, ждали изможденных плеч кающихся грешников. Их застывшее, неподвижное ожидание впечатляло.
– Туда, – указал ей Карлос, после того, как нашел ее в толпе молящихся и, взяв ее за руку, куда-то повел. – Он тебя ждет.
Пальцы Карлоса впились ей в руку.
– Он что-нибудь сказал? – спросила Софья.
– Он много чего говорил, и все о быках. Я тебе уже устал рассказывать. Пока он ничего не подозревает.
– Карлос, мы не можем…
– Ш-ш-ш, не здесь. Пошли, он ждет.
Она последовала за ним туда, куда мимо алтаря он ее вел.
Объектом пересудов Пабло Мендоза не был, он был выше всего этого. Этому способствовало его огромное богатство с одной стороны, и его полное равнодушие к светской жизни с другой. Церковь, как и многие, была у Мендозы также в долгу. Едва ли даже сам епископ осмелился бы критиковать его образ жизни. И если кто-нибудь в Севилье и стал бы возмущаться тем, как этот горбатый дьявол расхаживает по городу со своей любовницей, то вряд ли отважился делать это публично.
Показалась процессия: впереди шли пасторы и епископы, облаченные в красное и сопровождаемые прислужниками в белом, которые несли распятье, обернутое в черное. Другие шествовали со свечами или размахивали кадильницами, источавшими клубы воскуренного, благоухавшего ладана. Они подошли к алтарю по двое, и каждая пара преклонила колени, затем они разделились и встали по обе стороны длинного клироса.
Когда месса закончилась, многочисленные представители высшего церковного общества, отбив положенное число поклонов тем, чья профессия состояла в вечной скорби о всеобщей греховности, сосредоточились около помостов, задрапированных бархатом и парчой. Босые, изможденные с непосильной ношей на плечах кающиеся, проклиная свои бесчисленные грехи, вынесли изображения святых на городские улицы.
Севилья всегда была оживленным городом – настоящий людской муравейник. Толпы страждущих, возжелавших прикоснуться к святыням, окружали процессию, но, завидев идальго рядом с ними, моментально убирались, уступая им дорогу. Пабло, Карлос и Софья добрались до площади Санта Мария ла Бланка тогда, когда часы ударили пять раз. В это время на Гранадскую дорогу выходила еще одна процессия. Около десятка матадоров, облаченных в праздничные одежды, несли изображение Эль Кристо де ла Салуд, покровителя всех тореро. Они несли его оттуда, где находилось его постоянное местопребывание, из небольшой деревушки Сан Бернардо. Карлос опустился на колени, когда процессия проходила мимо.
Снова появились флагелланты, избивавшие себя до крови, которая после каждого удара плетью выступала на их белых облачениях красными пятнами. К этому времени дождь прекратился и заходившее солнце окрашивало город в нежно-абрикосовый цвет.
Шествия и самоистязания продолжались всю ночь. Лежа подле Пабло, на широченной кровати отсутствующего гранда под пологом, укрепленным на четырех столбиках, Софья не спала до рассвета. Она слышала вопли кающихся с улицы и думала о своем.
Она тоже была кающейся грешницей. И почему она не могла ринуться в ночь и кричать, рыдать и говорить о своем горе в надежде, что и ее покаяние дойдет до небес?.. Она была и предательницей. Она не только изменила Пабло, но и предала свою дочь Сару. Вот уже второй год, как она не может отомстить убийце ее. Ведь она далее и не пыталась найти Пако. Стоило ей обрести временный покой, как ее ненависть утихла. А сейчас планы о мести потускнели перед совершенными ею прегрешениями. Где-то на улице мужской голос запел классическую санэту, показавшуюся Софье естественным излиянием религиозных чувств мятущейся души певца. Через открытое окно мелодия слышалась очень хорошо, и Софья внимала этому певцу до тех пор, пока голос не замер.
Процессии длились двое суток. Каждая проходила по предписанному маршруту, каждая имела свой кодекс правил, формировавшийся годами и ревниво соблюдавшийся гильдиями и братствами.
– Наконец-то все кончилось, – с облегчением отметил Пабло.
– Боже праведный, что за странный город. Непонятный город в безумной стране. Тебе известно, почему Эль Колон выбрал Севилью, а не Кадис в качестве центра своих дел? – обратился он к Софье.
Та отрицательно покачала головой.
– Потому что, – продолжал Пабло, – в 1492 году порт в Кадисе был переполнен судами, вывозившими евреев, которых их католическое величество высылало из страны. Мы обречены на крайности, дорогая. Наверное, – это часть нашего характера и прежде всего жителей Севильи. Рассказывали, что три флагелланта умерли, забили себя до смерти. Но таких фанатиков в Испании гораздо больше.
Софья кивнула. Она следила, как процессия терялась из виду, шествуя в направлении собора и затем она перевела взгляд в сторону Трианских холмов.
– Есть люди, которые обязаны просить у Бога прощения, – произнесла она.
Он увидел куда Софья смотрела.
– Но не тебе, – нежно проговорил он. – Забудь об этом, маленькая моя. Все кончилось, им уже не в чем тебя обвинять. И, кроме того, через несколько дней Пасха наступит. Хватит себя изводить, пришло время
