грубовато. – Держу пари, что вы не всех клиентов приветствуете по имени, пока они не назовут себя.
Она покрутила ручку в пальцах.
– Не все мои клиенты имеют американское произношение. – Что-то в его тоне встревожило Глорию. Ее сердце билось со страшной силой. – Вы хотите спросить меня о чем-нибудь, мистер Маллоун?
Опять этот холодный скучный тон.
– Можно подумать, что вы сразу же ответите мне, – зло сказал он, и затем раздался щелчок.
– Мистер Маллоун! Мистер Маллоун! – механически, как телефонистка, повторяла Глория. Она положила трубку дрожащей рукой.
Почему он прервал разговор? Глория качнула головой, словно не желая зацикливаться на случившемся. Надо игнорировать его. Она взяла ручку и снова начала писать. Но не смогла сосредоточиться. Дурное предчувствие овладело ею. И зачем только Эми соединила их? Да затем, что ты сама настаиваешь, чтобы все клиенты связывались с тобой по телефону, оборвала она себя. Сделай помощница иначе, ты первая была бы недовольна. Или нет? Она нажала кнопку вызова, и Эми немедленно вошла.
– Если появится мистер Маллоун, дайте мне знать немедленно, хорошо, Эми?
– Но вы ведь не ждете его, не так ли?
– Я? Нет, не жду. – Но глупый неразумный страх, что он может прийти в офис, не проходил.
В половине шестого Глория отпустила Эми и начала собираться. На всякий случай она выглянула из окна. Был ясный, теплый майский вечер. Прогулка до станции улучшит самочувствие, развеет все думы и избавит от дурных предчувствий, которые не оставляют ее в последнее время.
Вдруг она почувствовала легкое прикосновение.
– Привет, Гло, – услышала она нежно произнесенное приветствие.
Глория на минуту застыла, затаив дыхание, чувствуя, как бледнеет. Но это не шок, нет. С того момента как Джеф повесил трубку, она подсознательно ожидала этого. Ее преследовал страх.
Женщина обернулась.
Его глаза были холодны, а лицо так неподвижно, будто высечено из гранита. Она испугалась.
– Прошу прощения.
Глория совершенно точно услышала в его голосе насмешливые нотки.
– Разве ты не помнишь? – поддразнил он. – Или, может быть, мне напомнить?
Изумленная и смущенная, Глория стояла не шелохнувшись. Джеф посмотрел на нее сверкающими, словно драгоценные камни, глазами. Его рот изогнулся в жестокой улыбке.
– Так напомнить тебе, Глория? – спросил он.
Она не успела ответить, как темноволосая голова склонилась, и его губы приблизились к ее губам.
Ох, это сладкое стремительное движение его рта, мгновенно вызывающее в ней не менее страстный отклик. Его язык начал исследовать контур ее губ, как будто вспоминая их вкус, и она что есть сил ухватилась за широкие сильные плечи, боясь, что иначе упадет на колени.
Джеф перестал целовать ее так же внезапно, как начал. Они стояли друг против друга, и единственное, что, казалось, было слышно, это биение их сердец. Первым переведя дыхание, Джеф отступил на шаг и насмешливо посмотрел на нее.
– Все та же Глория, – с невинным видом начал он. – Стоит сделать правильный ход и воспользоваться им, как ее охватывает безумный любовный пыл. Напомнить вам о лифте, – продолжал поддразнивать он, – или, может быть, вы хотели бы услышать что-то более интересное?
Глаза Джефа медленно бродили по ее фигуре, задерживаясь на контурах груди.
– Пробуждение могло бы быть таким хорошим, вы не думаете?
Глория хотела бы, чтобы он снова поцеловал ее, вот только его холодное, неулыбающееся лицо… А эти намеренно оскорбительные слова? Если бы любой другой мужчина вел себя так, она ударила бы его. Но не Джефа.
Но почему он так сердит? Уж не потому ли, что она задела мужскую гордость, ускользнув от него тем утром? Очевидно, так и есть. Он из тех мужчин, которым нравится уходить первыми. Возможно, ему хотелось, чтобы она сопровождала его тогда в аэропорт, возбужденная и румяная после сорока восьми часов страстной любви, и стояла в ожидании отправления, теребя платок в дрожащей руке и наблюдая, как он уходит из ее жизни.
Рот женщины сжался в линию, когда она вспомнила его предательство.
– Выйдите, – сказала она, и Джеф засмеялся.
– Выйти? – мягко спросил он. – О нет, Глория. Мы должны поговорить.
Глория попыталась восстановить хоть какую-то долю власти над ним.
– Зовите меня миссис Коннел, – огрызнулась она. – Глория умерла для вас навсегда. Она была слишком мягкой, слишком доверчивой и уязвимой.
Джеф покачал головой.
– Я могу называть вас как угодно, но для меня вы всегда будете Глория. Страстная Глория, сладкая и спелая как персик. – Его голос понизился и стал намеренно вызывающим. – Плод, который только и ждет, чтобы его взяли.
Глория задрожала, вопреки ожиданию.
