слабый свет лампады.
— А ну разом! Навались! — прошептал он, и шлюпка устремилась вперед.
На носу стоял Аболи с абордажным крюком и тросом. Внезапно из мрака прямо впереди показалась маленькая дау — ненамного выше самой шлюпки. Аболи перебросил крюк через ее борт и потянул за трос.
— Держится! — выдохнул он. — Вперед, парни!
Экипаж бросил весла и с кровожадными криками устремился на чужую палубу. Здесь матросов встретили жалобные крики отчаяния и ужаса. Хэл закрепил руль, взял затененный фонарь и поднялся на палубу вслед за своими людьми, чтобы умерить их боевой пыл. Открыв задвижку фонаря и осмотрев дау, он увидел, что экипаж уже сдался и лежит на палубе. Около десятка полуобнаженных темнокожих матросов, но среди них оказался пожилой человек в длиннополом одеянии, которого Хэл сначала принял за капитана.
— Приведите этого, — приказал он.
Когда пленника подтащили к нему, Хэл увидел бороду, ниспадающую почти до колен, и множество коптских крестов и четки на груди. На голове этого человека была квадратная митра, вышитая золотыми и серебряными нитями.
— Все в порядке! — предупредил он державших человека моряков. — Обращайтесь с ним вежливо. Это священник.
Они проворно отпустили пленника. Священник поправил одеяние, пальцами расчесал бороду, гордо распрямился во весь рост и с ледяным достоинством посмотрел на Хэла.
— Вы говорите по-английски, отец? — спросил Хэл.
Тот продолжал смотреть на Хэла. Даже в слабом свете фонаря видно было, что взгляд у него холодный и проницательный. Он не проявлял никаких признаков понимания.
Хэл перешел на латынь.
— Кто вы, отец?
— Я Фасилидес, епископ Аксумский, духовник его христианского величества Иясу, императора Эфиопии, — ответил тот на беглой ученой латыни.
— Прошу прощения, ваше преосвященство. Я ошибочно принял ваш корабль за мусульманского грабителя. Прошу вашего благословения.
Хэл опустился на одно колено. «Возможно, я подливаю слишком много масла», — подумал он, но епископ, по-видимому, принял его поведение как должное. Он осенил голову Хэла крестным знамением и возложил два перста ему на лоб.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritui Sancti, — провозгласил он и протянул Хэлу свое кольцо для поцелуя. Казалось, он достаточно умиротворен, и Хэл продолжил.
— Эта встреча дарована самим Провидением, — сказал он, вставая. — Я рыцарь Храма Ордена Святого Георгия и Священного Грааля. Я плыву, чтобы предложить свой корабль в распоряжение Пресвитера Иоанна, христианнейшего императора Эфиопии, в священной войне против сил ислама. Как духовник его величества, может быть, вы сможете отвести меня к его двору.
— Я смогу устроить аудиенцию, — с важным видом ответил Фасилидес.
Однако его самоуверенность поколебалась, а манера держаться значительно изменилась к лучшему, когда рассвет открыл мощь и величие «Золотого куста»; священник стал гораздо дружелюбнее, когда Хэл пригласил его на борт и предложил охранять оставшуюся часть пути.
Хэл мог только догадываться, почему епископ Аксума крадется меж островов ночью в дурно пахнущей рыбацкой дау, а сам Фасилидес, когда его об этом спрашивали, отвечал туманно, уклончиво или опять высокомерно:
— Я не могу обсуждать дела государственной важности, как земные, так и духовные.
Фасилидес прихватил с собой на борт двух своих слуг и одного из рыбаков с дау — лоцмана для Хэла. На борту он удобно устроился в небольшой каюте, примыкающей к капитанской. С местным лоцманом на борту Хэл мог двигаться к Митсиве на полной скорости и на закате даже не убрал паруса.
Он пригласил Фасилидеса пообедать с ним, и добрый епископ выказал изрядную склонность к вину и бренди Левеллина. Хэл то и дело наполнял его стакан до краев: для этого потребовалась большая ловкость. Степенность Фасилидеса улетучивалась сообразно количеству выпитого, и он отвечал на вопросы Хэла все более откровенно.
— Император вместе с генералом Назетом в монастыре Святого Луки в горах над Митсивой, и я направляюсь к нему на встречу.
— Я слышал, под Митсивой император одержал большую победу над язычниками, — подталкивал его Хэл.
— Большую и удивительную! — подхватил Фасилидес. — В пасхальную седмицу язычник с могучей армией пересек Баб-эль-Мандеб в самом узком месте и двинулся на север по побережью, захватывая порты и крепости. Наш император Калеб, отец Иясу, пал в битве, почти вся наша армия была разбита и разбежалась. Военные дау Ахмеда Эль-Гранга напали на наш флот в заливе Адулис и захватили или сожгли двадцать наших лучших кораблей. Когда язычник встал перед Митсивой армией в сто тысяч человек, казалось, Бог покинул Эфиопию. — Глаза Фасилидеса наполнились слезами, и он, чтобы успокоиться, сделал большой глоток бренди. — Но Он единый Бог и верен своему народу; Он послал нам воина, чтобы вести разгромленную армию. С гор пришел Назет и привел с собой амхарскую армию, чтобы присоединиться к нашему войску на побережье. В авангарде его войска несли священную скинию Девы Марии, Матери Божьей. Этот талисман в руке Назета словно гром небесный. Он обратил язычников в бегство.
— О каком талисмане вы говорите, ваше преосвященство? Это священная реликвия? — спросил Хэл.
Епископ понизил голос, схватил Хэла за руку и посмотрел ему в глаза.
— Это реликвия Иисуса Христа, самая могучая в христианстве. — Он смотрел на Хэла с фанатичным рвением, и взгляд его был таким напряженным, что у Хэла мурашки поползли по коже. В скинии Марии — Чаша Жизни, Священный Грааль, которым Христос пользовался во время Тайной Вечери. Та самая чаша, куда Иосиф Аримафейский собрал кровь Спасителя, распятого на кресте.
— А где скиния сейчас? — хрипло спросил Хэл, отвечая на пожатие Фасилидеса с такой силой, что старик поморщился. — Вы видели ее? Она действительно существует?
— Я молился над скинией, содержащей священную чашу, хотя саму чашу не видел и не касался ее.
— А где этот священный предмет? — Голос Хэла был полон воодушевления. — Я слышу о нем всю жизнь. Орден, рыцарем которого я имею честь быть, основан на этой святыне. Где я могу найти ее и поклониться ей?
При виде возбуждения Хэла Фасилидес как будто немного протрезвел и высвободил руку.
— Об этом нельзя говорить.
Он снова стал уклончив и замкнут. Хэл понял, что настаивать было бы неразумно, и поискал новую тему, чтобы растопить сдержанность и настороженность епископа.
— Расскажите мне о морском сражении в заливе Адулис, — попросил он. — Как моряк, я прежде всего интересуюсь морем. Был ли среди кораблей, воюющих за ислам, высокий, похожий на этот?
Епископ слегка оттаял.
— С обеих сторон было много кораблей. Буря орудийного огня и страшная бойня.
— Корабль с прямыми парусами и с крестом на вымпеле? — настаивал Хэл. — Докладывали вам о таком?
Но было очевидно, что епископ не отличит фрегата от гребной галеры.
Фасилидес пожал плечами.
— Может, адмиралы и генералы смогут ответить на эти вопросы, когда мы доберемся до монастыря Святого Луки, — сказал он.
На следующее утро они вошли в залив Адулис, держа курс на материк и остров Дахлак у входа в залив. Пока рассказ Фасилидеса подтверждался. Все подходы были забиты кораблями. Целый лес мачт и снастей рисовался на фоне угрюмо-красных холмов, окружавших залив. На каждой мачте развевался исламский флаг или вымпел Омана или Великого Могола.
Хэл приказал лечь в дрейф, поднялся на грот-мачту и в течение часа держал у глаза подзорную трубу.
