мачты превратилось в тучу щепок и улетело, снасти повалились на палубу и обвисли спутанной грудой канатов и парусины. Старик-рулевой исчез, словно по волшебству растаяв в воздухе. На переломленном поручне осталось только кровавое пятно.
— Прекратить огонь! — Хэл кричал, чтобы слышать после грохота залпа собственный голос. Дау была изуродована, нос мотало ветром, руль отлетел, мачта исчезла за бортом. Она качалась на волне, поднятой «Золотым кустом».
— Так держать, мистер Тайлер.
«Золотой куст» двигался прямо на флотилию, разбросанную по водам залива. Там видели, как безжалостно он обошелся с первым кораблем, и имперский флаг на грот-мачте фрегата, и теперь все старались резко повернуть против ветра. Как на крыльях разлетались они от «Золотого куста».
— Править на корабль прямо по курсу! — негромко сказал Хэл, и Нед Тайлер на румб повернул корабль.
Дау, которую выбрал Хэл, была самой крупной из всех видимых, и ее открытая палуба была забита людьми. Хэл решил, что в нее набили не менее трехсот человек. Путь по морю недолгий, и капитан рискнул. На корабле было больше солдат, чем допускало благоразумие.
Когда корабли сблизились, Хэл услышал вызывающий возглас: «Аллах акбар! Бог велик!» Стальные шлемы блестели на головах оманских воинов, солдаты размахивали длинными изогнутыми ятаганами. По фрегату открыли нестройный мушкетный огонь, дым затянул борт дау. Свинцовое ядро ударило в мачту над головой Хэла.
— Всякий человек на ее борту — солдат, — громко сказал Хэл. Ему не нужно было добавлять, что, если бы этим людям удалось достичь берега, они двинулись бы против Юдифь Назет. — Дайте залп ядрами. Потопите ее, мастер Дэниел!
Тяжелые железные ядра смели солдат с палубы и раскололи корабль, как топор щепку. Море устремилось в его разорванное брюхо. Дау перевернулась, и вода наполнилась барахтающимися, тонущими людьми.
— Править на корабль с серебряным вымпелом.
Хэл не оглядывался, он разрезал флот, как барракуда стаю летучих рыб. Никто не мог уйти от него. Увенчанный горами белых парусов, придающими ему прыти, «Золотой куст» нагонял дау так, словно те стояли на якоре, и его пушки гремели, изрыгая пламя и тучи дыма. Мелкие корабли раскалывались и тонули, другие со сломанными мачтами и свисающими парусами оставались за фрегатом. Кое-кто из матросов прыгал за борт в тот миг, когда звучал залп кулеврин. Они предпочитали акул орудийному выстрелу.
Некоторые корабли убегали к ближайшим островам и вставали на якорь в мелких водах, куда «Золотой куст» не мог за ними последовать. Другие нарочно натыкались на мель, экипаж прыгал в воду и вплавь добирался до берега.
Только самые далекие корабли на востоке оказались ближе всего к арабскому берегу и смогли уйти от фрегата. Оглянувшись, Хэл увидел, что вода за фрегатом усеяна корпусами побежденных кораблей. Каждая миля преследования уцелевших уводит его все дальше от Митсивы.
— Теперь они не станут снова торопиться сюда! — мрачно сказал Хэл, наблюдая, как враг в смятении убегает. — Мистер Тайлер, пожалуйста, разверните корабль и держите круто к ветру.
Это был лучший маневр «Золотого куста».
— Ни одна дау, построенная в Аравии, не сможет так круто повернуть по ветру, как моя дорогая лоханка, — вслух сказал Хэл, глядя, как двадцать треугольных парусов пытаются отвернуть от западного ветра. «Золотой куст» развернулся в сторону разбитого флота, и дау, заметившие его возвращение, убрали паруса и молились Аллаху о спасении.
Подходя к каждому такому кораблю, Хэл останавливал фрегат, поворачивал носом к ветру и посылал на борт призовую команду из одного белого моряка и шестерых амадода.
— Если нет ценных грузов, снимите экипаж и поджигайте.
К концу дня на буксире за фрегатом шли пять дау, еще семь с временными парусами и абордажной командой на борту плыли рядом, направляясь назад к Митсиве. Все захваченные корабли были тяжело нагружены военными припасами. За ними небо потемнело от дыма горящих корпусов, а море было усеяно обломками.
Генерал Назет сидела на своем черном арабском жеребце и с вершины холма наблюдала, как к Митсиве приближается странная флотилия. Наконец она закрыла подзорную трубу и сказала стоявшему за ней адмиралу Сенеку:
— Теперь я понимаю, почему его прозвали Эль-Тазар! Этот англичанин — настоящая барракуда.
И отвернулась, чтобы никто не заметил ее смягчившееся красивое лицо и задумчивую улыбку. Эль- Тазар. Хорошее имя для него, подумала она, и тут ей в голову пришла неуместная мысль. «Интересно, он такой же неутомимый любовник, как воин?» Впервые с тех пор, как Бог избрал ее вести христианские войска на борьбу с язычниками, она взглянула на мужчину по-женски.
Полковник Корнелиус Шредер спешился перед просторным шатром из красного и желтого шелка. Конюх взял его лошадь, а он остановился, оглядывая лагерь. Королевский шатер стоял на небольшом холме над заливом Адулис. Здесь, наверху, ветер приносил прохладу, и появлялась возможность дышать. Внизу, на равнине, где у порта Зуллы стояла армия Аллаха, камни трескались от жары, и в воздухе висели миражи.
Залив заполнен кораблями, но над всеми возвышаются мачты «Морейской чайки». Корабль графа Камбре пришел ночью, и теперь Шредер слышал голоса спорящих в шатре. Губы его искривила невеселая улыбка, и он поправил перевязь шпаги, прежде чем подошел ко входу в шатер. Высокий субадар поклонился ему. Все воины ислама хорошо его знали. За то короткое время, что он здесь служит, бесстрашие Шредера и его подвиги стали легендой мусульманской армии. Офицер пропустил его к королю.
Изнутри просторный шатер был роскошно обставлен. Пол устилали дорогие пестрые шелковые ковры, шелковые занавеси образовывали второе покрытие, не пропускавшее солнечный жар. Низкие столики — из слоновой кости и редких пород древесины, а сосуды на них из чистого золота.
В центре на груде шелковых подушек сидел брат Великого Могола, махараджа Садик Хан Джахан в тунике, подбитой желтым шелком, и полосатых — красных с золотом — шаровары. На ногах алые туфли с длинными загнутыми носами и золотыми пряжками. Тюрбан на голове желтый и закреплен на лбу изумрудом с лесной орех величиной. Садик Хан Джахан гладко выбрит, и только узкая полоска крашеных усов видна над капризной верхней губой. На коленях у него лежит ятаган в ножнах, так густо усаженных драгоценными камнями, что от их блеска болят глаза. На руке в перчатке сидит птица — великолепный пустынный сокол. Хан Джахан поднес птицу к губам и поцеловал нежно, как женщину. Вернее, сухо подумал Шредер, как одного из своих танцующих мальчиков.
Чуть дальше, на другой груде подушек, сидел Ахмед Эль-Гранг, Левая Рука Аллаха. Плечи у него такие широкие, что туловище кажется обезображенным, а толстая шея покрыта тугими мышцами. На нем стальной боевой шлем, борода, выкрашенная хной, красная, как у пророка. Массивная грудь защищает стальная кираса, а на запястьях стальные наручи. Лоб низкий, глаза холодные и непроницаемые, как у орла.
За этой необычной парой устроились множество роскошно одетых придворных и военачальников. Перед принцем склонился переводчик, который, прижав лоб к полу, пытается успеть за потоком обвинений Канюка.
Канюк стоит перед принцем подбоченясь, уперев кулаки в бока. На голове у него шляпа с лентами, а борода гуще и ярче окрашенной бороды Эль-Гранга. Поверх пледа — доспехи. Когда полковник вошел в палатку и низко поклонился — вначале принцу, потом Эль-Грангу — Канюк с облегчением повернулся к нему.
— Иисус любит вас, полковник. Вы нужны мне, чтобы кое-что втолковать этим двум красавцам. Эта обезьяна… — Он пнул сапогом прижавшегося к земле переводчика. — Эта обезьяна болтает вздор и превращает в чепуху все, что я им говорю.
Он знал, что полковник много лет провел на Востоке и бегло владеет арабским.
— Скажите им, что я пришел за добычей, а не затем, чтобы драться с равным мне по силе кораблем, который может выбить палубу у меня из-под ног, — говорил Шредеру Канюк. — Они хотят, чтобы я сразился с «Золотым кустом».
— Объясните подробнее, — попросил Шредер. — Так я смогу лучше помочь вам.
