несло тяжелым запахом подвалов и чуланов. Наконец Селестин выбрал один узкий переулок, в котором горели над дверями выпуклые фонари, и вошел в него. Матросы, зубоскаля и напевая, шли за ним. На матовых раскрашенных стеклах фонарей были выписаны огромные цифры. Под низкими потолками дверей сидели на соломенных стульях женщины в фартуках; они выскакивали при виде матросов и, выбегая на середину улицы, загораживали им дорогу и заманивали каждая в свой притон.
Иной раз в глубине сеней нечаянно распахивалась дверь. Из нее показывалась полураздетая девка в грубых бумажных обтянутых штанах, в коротенькой юбке и в бархатном черном нагруднике с позолоченными позументами. «Эй, красавчики, заходите!» — звала она еще издали и иногда выбегала сама, цепляясь за кого-нибудь из матросов и тащила его изо всех сил к дверям. Она впивалась в него, как паук, когда он волочит муху сильнее себя. Парень, размякший от похоти, упирался слабо, а остальные останавливались и смотрели, что будет; но Селестин Дюкло кричал: «Не здесь, не заходи; дальше!» И парень слушался его голоса и силой вырывался у девки. И матросы шли дальше, провожаемые бранью рассерженной девки. На шум вдоль всего переулка выскакивали другие, накидывались на них и хриплыми голосами нахваливали свой товар. Так они шли все дальше и дальше. Изредка попадались им навстречу то солдаты, стучавшие шпорами, то поодиночке мещанин или приказчик, пробиравшиеся в знакомое место. В других переулках светились такие же фонари, но матросы шли дальше и дальше, шагая через вонючую жижу, сочившуюся из-под домов, полных женскими телами. Но вот Дюкло остановился около одного дома получше других и повел туда своих ребят.
II
Матросы сидели в большой зале трактира. Каждый из них выбрал себе подругу и уж не расставался с ней весь вечер: такой был обычай в трактире. Три стола были сдвинуты вместе, и матросы прежде всего выпили вместе с девками, потом они поднялись и пошли с ними наверх. Долго и громко стучали толстые башмаки двадцати ног по деревянным ступенькам, пока они все ввалились через узкие двери и разбрелись по спальным комнатам. Из спальных комнат они сходили опять вниз пить, потом опять шля наверх.
Гульба шла вразвал. Все полугодовое жалованье пошло за четыре часа разгула. К одиннадцати часам они все были уже пьяны и с налитыми кровью глазами несвязно кричали, сами не зная что. У каждого на коленях сидела девка. Кто пел, кто кричал, кто стучал кулаком по столу, кто лил себе в глотку вино. Селестин Дюкло сидел среди товарищей. Верхом у него на колонке сидела крупная, толстая, краснощекая девка. Он выпил не меньше других, но не был еще совсем пьян; у него в голове бродили кое-какие мысли. Он разнежился и искал, о чем бы заговорить с своею подругой. Но мысли приходили ему и тотчас же уходили, и он никак не мог поймать их, вспомнить и высказать.
Он смеялся и говорил:
— Так, так-то… так-то… И давно уж ты здесь?
— Шесть месяцев, — отвечала девка.
Он кивнул головой, как будто одобрил ее за это.
— Ну что же, и хорошо тебе?
Она подумала.
— Привыкла, — сказала она. — Надо же как-нибудь. Все же лучше, чем в прислугах или прачках.
Он одобрительно кивнул головой, как будто и за это он одобрял ее.
— И ты не здешняя?
Она покачала головой в знак того, что не здешняя.
— Дальняя?
Она кивнула.
— А откуда?
Она подумала, как будто припомнила.
— Из Перпиньяна я, — проговорила она.
— Так, так, — проговорил он и замолчал.
— А ты что же, моряк? — спросила теперь она.
— Да, моряки мы.
— Что ж, далеко были?
— Да не близко. Всего насмотрелись.
— Пожалуй, и вокруг света ездили?
— Не то что раз, чуть не два раза объехали.
Она как будто раздумывала, припоминая что-то.
— Я чай, много встречали кораблей? — сказала она.
— А то как же.
— Не попадалась вам «Богородица-Ветров»? Такой корабль есть.
Он удивился, что она назвала его корабль, и вздумал пошутить.
— Как же, на прошлой неделе встретили.
— Правду, в самом деле? — спросила она и побледнела.
— Правду.
— Не врешь?
— Ей-богу, — побожился он.
— Ну, а не видал ты там Селестина Дюкло? — спросила она.
— Селестина Дюкло? — повторил он и удивился и испугался даже. Откуда могла она знать его имя?
— А его разве знаешь? — спросил он.
Видно было, что и она чего-то испугалась.
— Нет, не я, а женщина тут одна его знает.
— Какая женщина? Из этого дома?
— Нет, тут поблизости.
— Где же поблизости?
— Да недалеко.
— Кто же она такая?
— Да просто женщина, такая же, как я.
— А зачем же он ей нужен?
— Почем же я знаю. Может, землячка его.
Они пытливо смотрели прямо в глаза друг другу.
— Хотелось бы мне повидаться с этой женщиной, — сказал он.
— А зачем? Сказать что хочешь?
— Сказать…
— Что сказать?
— Сказать, что видел Селестина Дюкло.
— А ты видел Селестина Дюкло? И жив он, здоров?
— Здоров. А что?
Она замолчала, опять собираясь с мыслями, и потом тихо сказала:
— А куда же идет «Богородица-Ветров»?
— Куда? В Марсель.
— Правду?! — вскрикнула она.
— Правду.
— И ты знаешь Дюкло?
— Да ведь сказал, что знаю.
Она подумала.
— Так, так. Это хорошо, — тихонько сказала она.
— Да зачем он тебе?
