За дверью послышались шаги. Они замолчали. Тюллер на всякий случай придвинул ведерко с краской и обмакнул кисть.
— Вам нравится этот замок?
— О! Конечно.
Шаги удалились.
— Дьявольски хочется курить, — вздохнул Федор Михайлович.
— Но когда же, когда именно состоится этот пир во время чумы? — спросил Тюллер.
— Нам стало известно, что в связи с предполагаемым отъездом в Берлин Фолькенец решил совершить помолвку буквально на днях.
— Но ведь Фолькенец, как говорят у нас в Одессе, большая шишка! Вы уверены, что сумеете с ним справиться? Он весьма осторожен.
Тюллер помолчал, потом круто повернулся к Федору Михайловичу и сказал:
— Дело ваше, но я могу дать согласие только в том случае, если вы гарантируете безопасность Зинаиды.
— Гарантирую! — поднял руку Федор Михайлович.
— Ну, а что, если я все же не сумею уговорить ее?
— Тогда, возможно, операция сорвется.
— Вы возлагаете на меня всю полноту ответственности? Это жестоко, Федор Михайлович.
— Нет, Карл Иванович, просто на вас вся надежда.
Тюллер зябко повел плечами.
— Не знаю!.. Не знаю, как к ней прийти. Полтора года не виделись, и вдруг этакая вспышка отцовской нежности! Дорогая доченька, я счастлив, что ты наконец полюбила достойного человека, и все такое прочее… И твою помолвку мы устроим на даче, где я и дам тебе свое отцовское благословение… О-о-о! Дешевый фарс. Не такой дурак, наверное, этот Фолькенец, чтобы не заподозрить здесь ловушки.
— И все-таки давайте попробуем. Для того хотя бы, чтоб потом сказать: мы сделали все возможное!
— Ну-ну, — сказал Тюллер. — Дайте мне день для подготовки и установите наблюдение за ее домом. Я должен быть уверен, что не встречусь с Фолькенецем.
— Будет сделано!
— Я жду вас, — сказал Егоров, останавливаясь в воротах. — Фолькенец уехал минут десять назад и теперь уже раньше вечера не вернется. Будьте спокойны…
Тюллер скупо улыбнулся плотно сомкнутыми губами, на мгновение остановился, словно для того, чтобы обозначить старт, с которого начинается его путь в неведомое, круто повернулся и двинулся к подъезду.
Несколько минут он собирал душевные силы, чтобы нажать на кнопку звонка.
— Ты?! — Она испуганно вцепилась пальцами в отвороты зеленого шелкового халата и отступила в глубину прихожей. — Заходи.
Он отметил: в ее голосе нет прежней жесткости. Перешагнул порог, следом за ней прошел в комнату.
Со стены на него недоверчиво и пристально глядел Фолькенец. Большая фотография под стеклом в полированной раме.
«Как начать? — мучительно думал Тюллер. — Что я могу ей сказать?!»
На широком подоконнике — большой букет красных гвоздик, как объяснение в любви!
— Какие прелестные гвоздики!
— Подарок Эрнста! А ему их привез один летчик, прилетевший из Голландии.
— Эрнст… Это он? — Тюллер кивнул в сторону фотографии. — Симпатичный… Очень энергичное, волевое лицо.
Зина ходила по комнате, бессмысленно переставляла с места на место какие-то безделушки. Тюллер исподволь рассматривал ее лицо — красивое, нервное, с усталыми морщинками в уголках рта, прическа на румынский манер — с длинными локонами, на пальцах золотые кольца.
Она налила в стакан немного вина и молча протянула отцу.
— Я знала, что ты в Одессе. Изредка встречала, признаюсь, радовалась, что ты меня не замечал. Как ты меня нашел?
Он взял стакан, отметив взглядом, что на бутылке французская этикетка, и пригубил.
— Прекрасное вино! Видишь ли, однажды я увидел, как ты входишь в этот дом, — сказал он с мягкой, виноватой улыбкой, — и вот…
— А почему ты остался в Одессе?
— Так случилось. Когда началась эвакуация, я схватил воспаление легких.
— Однако ты, кажется, процветаешь?
Он смущенно развел руками:
— Я просто-напросто работаю. Какое уж тут процветание! Я теперь театральный художник. Единственный в городе специалист по макетам.
Она насмешливо присвистнула.
— Не очень-то хлебное дело. Впрочем, тебе никогда не везло.
Она явно задирала его. Но он не поддавался.
— А ты прекрасно выглядишь. — Он оглядел комнату.
Она перехватила его взгляд.
— Скоро у меня будет своя вилла! Всю эту обстановку ты сможешь забрать себе. Кроме зеркала. Его я возьму с собой. Его любила мама…
Разговор опять зашел в тупик. Что сказать?.. Как удачно, что у него в руке этот стаканчик, — можно отпить еще глоток.
— Зачем ты пришел?
Вопрос был задан в упор, на него следовало отвечать точно и быстро, как на дуэли, когда противники обмениваются выстрелами.
— Пришел потому, что хочу знать, как ты живешь.
Она насмешливо улыбнулась:
— Понимаю! Отец интересуется судьбой женщины, которая в ее далеком детстве называлась дочерью.
— Я всегда считал себя твоим отцом.
Зинаида весело рассмеялась.
— Милый старый Тюллер! Ты шутник! У меня нет отца. У меня от него всего лишь фамилия — Тюллер!.. Но, к счастью, скоро и ее не останется.
— Ты выходишь замуж?
— Да! Вот за него! — Она встала под портретом. — Меня будут называть фрау Фолькенец.
— Зина! Я давно хотел с тобой поговорить, — сказал Тюллер.
Он вдруг забыл обо всем, что должен был здесь сделать. Он хотел поговорить с ней. Ведь, может быть, они никогда уже больше не встретятся.
— Ты пришел исповедаться? Получить индульгенцию?
— Нет, Зина, нет! Мы должны поговорить, как взрослые люди. Да, как взрослые, — повторил он. — И ты должна меня выслушать.
— Ну хорошо, говори!
Тюллер пристально посмотрел ей в лицо и тихо сказал:
— Не надо так улыбаться! Не казни меня, не выслушав… Когда это случилось, ты была еще совсем маленькой и не могла понять…
— Не смей дурно говорить о маме!.. — крикнула она. — Уходи! Немедленно уходи!
Он сидел, опустив плечи, недвижно, словно не услышав ее крика.
— Знай, что я всегда любил только одну женщину — твою мать.
— Лжешь! Ты низко лжешь! Как ты пал!
— Ты когда-нибудь слышала об Игоре Андреевиче Столярове?..
