— А чего еще вы ждете от шантажиста — честности?
— Понимаю. Вы нас предупредили. — Салли все еще отводила от него взгляд.
— Вы меня не так поняли, Салли. Я просто хочу очертить круг возможностей — на будущее.
— Будущее! — не вытерпел Говард.
Эллери откинулся в кресле и с любопытством посмотрел на него.
— Какое будущее? О чем ты говоришь, Эллери?
Теперь и Салли уставилась на Квина.
— Вы же думаете, будто он загнан в угол?
— Но…
— Салли, а он не упоминал о том, что хочет отдать фотокопии лично вам?
— Нет.
— Впрочем, даже если бы он вам и предложил, он мог бы сделать десять фотокопий четырех писем. Или сто. Или тысячу.
Женщина и мужчина безмолвно переглянулись.
Эллери это не порадовало, и он отвернулся. Внезапно ему сталь жаль их обоих. До того жаль, что он простил им глупости и фобии. У него тоже хватало просчетов, и он принялся о них размышлять. Конечно, ему нужно было сохранять объективность, ничего им не прощать и держаться с ними цинично — вот лучший совет самому себе. Но Эллери безнадежно сентиментален, когда что-либо затрагивает его эмоции, а они молоды и влипли в скверную историю.
Он опять повернулся к ним. Салли клубочком свернулась в большом кресле, поджав ноги, и закрыла лицо руками. А Говард налил себе скотч и пил его, глядя в одну точку.
— Поймите, он только вошел во вкус, — мягко пояснил им Эллери. — И будет требовать все больше и больше. Без конца. Возьмет все, что вы ему отдадите, все, что вам удастся украсть, а напоследок продаст фотокопии Дидриху. Не надо ему ничего платить. Ступайте к Дидриху, да поскорее. Оба. И признайтесь ему во всем. Вы можете это сделать? Вдвоем? Или один из вас?
Салли еще глубже спрятала лицо в ладони. Говард поглядел на стакан со скотчем. Эллери вздохнул:
— Я знаю, по-вашему, это нечто вроде вызова пожарной команды. Но в действительности все гораздо хуже. Один взрыв — и…
— Вы считаете, что я боюсь. — Салли опустила руки. Она плакала и сейчас не на шутку разозлилась. Совсем как в субботу вечером, хотя сегодня утром была другая причина. — Скажу вам откровенно. Я думаю о Дидсе. Он этого не переживет. — Она вскочила с кресла. — А о себе я больше не беспокоюсь, — заявила Салли низким, страстным голосом. — И хочу лишь одного — побыстрее забыть обо всем. Начать жизнь сначала. Посвятить себя Дидсу. Я смогу. А если возникнет необходимость, я добьюсь, чтобы Говард уехал из дома. Я буду беспощадна, Эллери. Вы даже не знаете, какой беспощадной я могу быть. Но у меня должен быть этот шанс. — Она отвернулась и глухо добавила: — Может быть, он не станет так часто звонить и позволит нам спокойно вздохнуть. Если вообще позвонит в третий раз…
— Этот конверт, Салли, — Эллери постучал по своему карману, — был отправлен по почте в Райтсвилле и проштемпелеван в субботу, в половине шестого вечера. Всего через пару часов после того, как получил первые двадцать пять тысяч. А значит, шантажист, получив конверт в «Апем-Хаус», сразу пошел на почту. Разве похоже, что он позволит вам спокойно вздохнуть до своего третьего звонка с требованием нового взноса?
— Ну, может быть, он перестанет нас шантажировать, — вспыхнула Салли. — Может быть, он поймет, что у нас ничего больше нет, и перестанет. А может быть, он… может быть, он вообще скоро умрет!
— А как по-твоему, Говард? — осведомился Эллери.
— Деньги не должны лежать в камере хранения. — Говард отодвинул стакан со скотчем.
— Тогда платить придется тебе.
— Да!
И Салли подтвердила:
— Мы должны.
Эллери похлопал пальцами по животу и спросил:
— Но чем вы будете платить?
Говард с силой швырнул стакан с виски в камин. Он с грохотом разбился о кирпичную кладку, и осколки разлетелись, словно россыпи бриллиантов.
— Как бриллианты, — пробормотал Говард. — Если бы они у нас были.
— Салли, — Эллери встревоженно наклонился к ней, — в чем дело?
— Я вернусь через минуту, — очень странно ответила Салли.
Выйдя из коттеджа, она бросилась бежать. Мужчины пристально смотрели, как она пробежала вдоль бассейна, затем по террасе и скрылась в особняке.
Говард покачал головой:
— Я даже не подозревал, что он позвонит сегодня утром, — и тут же без всякой связи виновато добавил: — Прости, что так вышло со стаканом, Эллери. Мне жаль. Я повел себя как мальчишка. — Он взял другой стакан и налил в него новую порцию скотча. — Нужно загладить это преступление.
Эллери заметил, что он выпил виски до последней капли.
Говард не глядя отвернулся.
Вскоре на террасе появилась Салли. Ее рука была прижата к правому карману жакета. Теперь она не торопясь, размеренным шагом двинулась по террасе и через сад. Однако на веранде коттеджа снова заспешила и громко хлопнула дверью.
Говард не сводил с нее глаз.
Она протянула ему правую руку.
С нее свисало бриллиантовое ожерелье.
— Я достала его из сейфа.
— Твое ожерелье, Салли?
— Оно мое.
— Но ты не можешь продать свое ожерелье!
— Я уверена, что выручу за него двадцать пять тысяч. Должно быть, Дидс заплатил за него все сто. — Она повернулась к Эллери: — Хотите на него взглянуть?
— Оно великолепно, Салли. — Эллери остался на месте и не взял его.
— Да, такое красивое. — Ее голос звучал твердо. — Дидс подарил его мне в первую годовщину нашего брака.
— Нет, — возразил Говард. — Нет, это слишком рискованно.
— Говард.
— Его непременно хватятся, Салли. Как ты все объяснишь отцу?
— Но ты же сам решил рискнуть двадцатью пятью тысячами.
— Что же, но я…
— Где бы ты их ни достал, есть какая-то запись. Расписка или что-нибудь еще. Конечно, тогда ты рисковал. А сейчас моя очередь. Говард, возьми его.
Говард покраснел. Но взял ожерелье.
Лучи солнца пробились сквозь окно, осветив их силуэты. Казалось, что его рука пылала в огне.
— Но за… него же надо выручить деньги, — промямлил Говард. — Я не знаю, как это можно осуществить.
«Говард, ни на что не способный. Говард зависимый».
— Понимаете ли, — обратился к ним Эллери со своего вращающегося кресла. — По-моему, это форменный бред.
Говард посмотрел на него умоляюще:
— Эллери, я никогда не просил тебя что-нибудь сделать…
— Ты имеешь в виду, что я должен заложить это ожерелье в ломбард, Говард.
— Ты разбираешься в подобных вещах, а я нет, — выдавил из себя Говард.
