Баранов. Залез в свой дефис и шлет оттуда имэйлы.
Точка ру.
Россия?
31. ПРОТОТИП
Утро понедельника. Кейс отрабатывает обычный набор упражнений в Нильс-Ярде, держа под рукой включенный мобильный телефон.
Звонок раздается в тот момент, когда она выполняет подход на тренажере под названием «педипол», который напоминает рисунки Леонардо да Винчи — отношение пропорций человеческого тела к пропорциям вселенной. Ее руки раскинуты в стороны, ладони упираются в черные поролоновые гнезда.
Женщина на соседнем тренажере хмурится.
— Извините. — Кейс освобождает пружину, расстегивает ремни и достает телефон из кармана куртки. — Алле!
— Доброе утро, это Нгеми. Как у вас дела?
— Все в порядке. Как вы?
— Замечательно. Сегодня должен прийти «инструмент» Стивена Кинга. Не могу дождаться.
— Откуда, из штата Мэн?
— Из Мемфиса. — Слышно, как он причмокивает губами. — Звонил Хоббс. У него есть то, что вам нужно. Теперь, говорит, дело за вами. Ну что, готовы навестить Гринуэя и заплатить эту возмутительную сумму?
— Да, конечно! Давайте прямо сейчас.
— Он раньше одиннадцати не откроется. Встретимся на месте, у магазина?
— Да, если вам не трудно.
Он сообщает ей номер дома на Бонд-стрит.
— Увидимся там.
— Спасибо!
Кейс кладет телефон на светлую деревянную платформу «педипола» и возвращается к прерванной серии.
В Англии есть только одна вещь, которая вызывает принципиальное неприятие Кейс: так называемый класс — понятие, имеющее здесь совершенно особый, зазеркальный смысл. Она уже давно оставила попытки объяснить чувства, связанные с этим словом, своим английским друзьям.
Самая близкая аналогия, которую ей удалось придумать, — это отношение к американской идее владения личным оружием, которую англичане находят дикой, принципиально ошибочной и ведущей к ужасным и бессмысленным жертвам. На уровне рассудка Кейс понимает, что они имеют в виду. Но она знает также, насколько фундаментально для Америки это право и насколько маловероятна его отмена. Разве что очень постепенно, со временем. И ей кажется, что с «классом» в Англии дело обстоит примерно так же.
Обычно она пытается игнорировать это явление, хотя здесь у них есть особые приемчики для обнюхивания собеседника при первой встрече, от которых ее бросает в дрожь.
Кэтрин Мак-Нелли склонялась к мысли, что такая реакция на поведение англичан вызвана избытком ритуальности — как и во всех явлениях, к которым Кейс гиперчувствительна. Кейс согласна: действительно, их поведение чересчур схематично. Первым делом они обязательно посмотрят на вашу обувь. Гринуэй только что так и сделал: оценил ботинки Нгеми.
И остался недоволен.
Запыленные черные красавцы «Доктор Мартин» с «жирозащитными» (как утверждает реклама) подошвами плотно стоят на отполированном полу перед прилавком магазина со скромным названием «Л. Гринуэй». Это обувь солидного размера — не меньше одиннадцатого по британской шкале. Туфель самого Гринуэя из-за прилавка не видно, но Кейс прикидывает, что если бы дело происходило в Америке, то он бы носил плосконосые мокасины с кожаными кисточками. Хотя здесь у них другие понятия. На нем вполне может оказаться что-нибудь изготовленное для Савил-Роу, но не на заказ.
— Должен еще раз спросить, мисс Поллард. Вы всерьез намерены совершить покупку?
«Л. Гринуэй» относится к типу закрытых магазинов, оснащенных наружным домофоном, а сам хозяин держится так, словно у него под ногой кнопка сигнализации, и если что-то случится, то через минуту здесь будет полно полицейских с резиновыми дубинками.
— Да, мистер Гринуэй.
Он внимательно осматривает ее черную куртку.
— Вы коллекционер?
— Не я, мой отец.
Гринуэй на несколько секунд задумывается.
— Ваше имя мне незнакомо. «Курты» — очень специфический товар, и круг коллекционеров весьма узок…
— Мистер Поллард, — вступает Нгеми, — работал на американское правительство в качестве научного консультанта. В его коллекции есть образцы первого типа, 1949 года выпуска, с серийными номерами меньше трехсот, а также несколько экземпляров второго типа, в отличном состоянии, с нестандартным дизайном корпуса.
Этот портрет Уина-коллекционера составлен на основе двух-трех осторожных вопросов, которые Нгеми задал перед входом в магазин.
Гринуэй смотрит на него в упор. И молчит.
— Могу я задать вам вопрос? — Нгеми подается вперед, громко скрипнув курткой.
— Вопрос? Мне?
— Да, насчет подлинности. Как известно, у Курта Герцтарка было три рабочих прототипа, которые он держал дома в Нендельне, в Лихтенштейне. После его смерти в 1988 году эти прототипы были проданы частному коллекционеру.
— И что же вы хотите узнать?
— Я хочу узнать, мистер Гринуэй, является ли предлагаемый вами экземпляр одним из трех прототипов. На вашем вебсайте об этом впрямую не сказано.
На щеках Гринуэя выступает легкий румянец.
— Нет, не является. Арифмометр, который я продаю, принадлежал некоему выдающемуся механику. В сопроводительной документации есть фотографии, где с арифмометром в руках запечатлены как сам Герцтарк, так и этот механик, который был одновременно и изготовителем. Три прототипа из дома в Нендельне помечены соответственно римскими цифрами один, Два и три. Экземпляр, выставленный у меня на продажу, помечен цифрой четыре. — Гринуэй, сохраняя каменное лицо, смотрит на Нгеми с выражением чистейшей ненависти. — Римской цифрой, прошу заметить.
— Можем мы на него взглянуть? — спрашивает Кейс.
— Выдающийся механик, — задумчиво повторяет Нгеми. — Изготовитель.
— Прошу прощения? — отзывается Гринуэй ледяным тоном.
— А когда именно был изготовлен этот прототип? — Нгеми вежливо улыбается.
— Как прикажете понимать ваш вопрос?
— Буквально, как же еще? — Нгеми поднимает бровь. — В сорок шестом? Или в сорок седьмом?
— В 1947 году.
— Будьте добры, мистер Гринуэй, покажите нам арифмометр, — снова пытается Кейс.
— Позвольте узнать, как вы собираетесь оплачивать покупку? К сожалению, чеки я принимаю только от покупателей, с которыми знаком лично.
