железный болван продолжал гнуть свое:
– У господина первого советника капитула не могут слипаться глаза, потому что сейчас время разговора с Епископом.
Мне стала надоедать эта бессодержательная беседа, именно поэтому я позволил себе некоторое хамство:
– Да иди ты… в спаленку к господину первому советнику и убедись, что он давно в объятиях Морфея! И не мешай Великому Гэндальфу провидеть будущее по звездному небу!
Тут рыцарь неожиданно с лязгом выхватил меч и гораздо громче прежнего проскрежетал:
– Кто посмел заключить в объятия господина первого советника капитула?!
А следом за тем он развернулся и, громыхая доспехами, порысил к тому крылу дома, где располагались спальни.
Однако я недолго оставался в одиночестве под этим странным темно-коричневым небом. Буквально через несколько секунд после того, как храмовник отправился выяснять, в чьи объятия попало его начальство, из темных кустов рядом с входом в дом раздался тихий шепот:
– Колдун! Эй, колдун!
Я повернулся в сторону призыва и негромко поправил шептуна:
– Не колдун, а маг… И зовут меня Гэндальф Серый Конец.
– Вот, вот… Она тоже говорила о твоем странном прозвище.
– Кто говорила?! – сразу заинтересовался я и сделал шаг в сторону шептавшего.
– Не! Ты не подходи! – испугался неизвестный шептун. – Я тебе быстренько передам, что госпожа просила, и все…
Я остановился.
– За домом имеется крепкий каменный сарай. Два дня назад я выкашивал лужайку рядом с ним и видел, как туда отвели красивую, высокую белобрысую госпожу. Когда ее заперли, я пробрался к заднему слуховому окошку, очень посмотреть хотелось, какую такую особу провожают под замок четыре рыцаря Храма, и при этом двое из них остаются сторожить запертую. Когда моя рожа появилась в окошке, она очень обрадовалась… Мне никогда и никто так не радовался. Поэтому я и решил выполнить ее просьбу. А просила она меня передать тебе вот что. На них напали, когда Шалай и три гвардейца уехали в какую-то деревню, неподалеку от лагеря. Она сама отдыхала в шалаше и не успела даже оттуда выскочить. Одного гвардейца убили, двоих тяжело ранили и сейчас везут вместе с ней. С этими ребятами что-то сделали, и они стали как будто замороженные… Это она так сказала…
– А что с Душегубом? – не выдержал я.
– А вашему Душегубу проломили череп, и пока он минут двадцать был без сознания, его заковали в цепи и теперь везут тайно в крытой повозке. Повозку я потом сам видел. Еще госпожа просила тебе передать, что везут их в Храм к Епископу и обращаются с ними пока что неплохо. Только не дают ни с кем разговаривать. Душегуб уже совершенно здоров, но с цепями ничего сделать не может, а из повозки его вообще не выводят.
– С ними должен был быть еще один… – Я слегка замялся. – Маленький такой, с шерстяной головой и мохнатыми ногами. Фродо его зовут!
– Нет, больше никого не было. И госпожа ни о каком маленьком Фроде ничего не говорила. И вообще, я все, что она просила, тебе передал. Когда ее увидишь, скажи, что я свое обещание выполнил…
И в кустах кто-то тихо зашуршал в сторону недалекого угла.
– Передам… – негромко ответил я вслед неведомому другу, и рядом со мной тотчас же раздался знакомый, лишенный интонаций голос:
– Кому и что ты хочешь передать?
Я резко обернулся. Передо мной стоял еще один рыцарь Храма. Обращаясь с вопросом ко мне, он смотрел в сторону кустов, с которыми я только что вел беседу, и в прорезях забрала его шлема тускло тлело непонятное зеленоватое сияние.
– Это тебя не касается, – высокомерно бросил я и медленно, прогулочным шагом, пошел вдоль стены дома в направлении дальнего крыла. Рыцарь еще несколько секунд изучал темные кусты, а затем повернул в мою сторону погасшее забрало:
– Почему ты бродишь по двору, когда тебе давным-давно пора спать?
– И это тебя не касается! – коротко ответил я.
– Это неправда, что ты по звездам провидишь будущее, – неожиданно проскрипел он.
Я обернулся и с минуту изучал неподвижно стоявшую серебристую фигуру, а потом, неожиданно даже для самого себя, спокойно произнес:
– Тогда тебя не обеспокоит мое предсказание, что завтра вечером твою душу навсегда освободят и от этих сверкающих доспехов, и от той пародии на тело, которое в них угнездилось…
Затем я повернулся и направился к входу в свое временное пристанище. Я, конечно, услышал за своей спиной короткий, едва слышный, наполненный почти человеческой надеждой вопрос:
– Правда?! – но не стал отвечать, а громко хлопнул дверью, отрезая себя от не в меру любопытной… куклы.
На звонкий хлопок двери из внутреннего помещения выскочил длинный хозяин и, увидев меня, сразу склонился в поклоне:
– Господин что-нибудь желает?
– Да, проводи меня в спальню, – устало попросил я.
– Прошу за мной. – И он открыл дверь, пропуская меня вперед.
– Нет уж, милейший, – улыбнулся я, подходя к нему. – Раз я должен следовать за тобой, то давай, топай вперед.
Хозяин безропотно шагнул в дверь первым, а я последовал за ним. Он привел меня в дальнее крыло и распахнул одну из четырех гладких деревянных дверей, выходивших в общий холл:
– Прошу, господин. Это лучшая спальня в доме. Со всеми удобствами…
Я прошел в открытую дверь, и долговязый хозяин аккуратно прикрыл ее за мной.
«Со всеми удобствами мы разберемся завтра, – подумал я. – А сейчас – баиньки».
Уже через пару минут я лежал в огромной постели, привычно расправив бороду на груди, и спал.
На следующее утро я проснулся довольно поздно от тихого поскребывания в дверь. Долго лежал, уставившись в отсвечивавший желтым деревом потолок, и, ни о чем не думая, слушал. Скребли, по- видимому, уже довольно долго, и для производящего эти звуки занятие это, похоже, достаточно приелось. Оттого и сам звук получался монотонно-безнадежным, но громко постучать скребун не решался. Чем больше я слушал, тем более безнадежным казалось мне все вокруг. Такая меня взяла тоска, что я не выдержал и завопил:
– Да встаю я!.. Встаю!
Скреб тут же прекратился, и из-за двери послышался деликатный вопрос:
– Господин уже проснулся?
– Проснулся, проснулся… – громко проворчал я.
– Можно подавать умываться? – последовал еще один не менее деликатный вопрос.
– Подавай! – разрешил я, прикидывая, что когда внесут этот умывальный тазик и уберутся из моей комнаты, тогда я и встану с постели. Как горько я ошибался!
Вместо ожидаемого умывального тазика трое рослых мужичков в напяленных кургузых ливрейках втащили в комнату огромную деревянную лохань и установили ее в непосредственной близости от моей кровати. Затем один из ливрейных метнулся за полуоткрытую дверь и тут же возвратился с толстым шлангом в руках, с помощью которого он принялся наполнять эту деревянную емкость. Двое других развернули передо мной неизвестно откуда вытащенную простынку величиной метров шесть на шесть и приготовились принять в нее… меня.
Я несколько растерянно наблюдал за шустрой подготовкой к водным процедурам до тех пор, пока передо мной не развернули этот парус, а затем дрогнувшим голосом поинтересовался:
– Ребята, вы чего?
Из-за простыни вынырнул хозяин этого веселого заведения и с довольным видом пояснил:
– Тут у нас недавно останавливалась одна знатная дама, так вот она сказала, что просвещенные люди
