— Ладно, береги себя.
Он побежал догонять Хорста, и Арья двинулась было следом, однако не успела она сделать и пары шагов, как Эрагон снова окликнул ее и сообщил:
— Тогира Иконока покинул Дю Вельденварден и присоединился к Имиладрис в Гилиде.
Зеленые глаза Арьи расширились, она открыла рот, словно намереваясь о чем-то спросить, но не успела: ее увлекла за собой толпа устремлявшихся к центру города варденов. А Блёдхгарм придвинулся ближе к Эрагону и тихо спросил:
— Губитель Шейдов, почему Печальный Мудрец покинул заповедный лес?
— Он со своим верным другом решил, что пора им нанести удар Империи и объявить Гальбаториксу о том, что они живы.
Шерсть эльфа встала дыбом и заколыхалась под ветром.
— Вот это да! — вырвалось у него.
Эрагон снова взобрался на спину Сапфиры и велел Блёдхгарму и остальным эльфам- телохранителям:
— Пробивайтесь к донжону сами. Там и встретимся.
И, не дожидаясь ответа, Сапфира вспрыгнула на лестницу, ведущую на верхнюю площадку городской стены. Каменные ступени заскрипели и стали разваливаться под ее весом, однако она успела взобраться на широкую площадку, с которой и взлетела, поднявшись высоко над пылающими лачугами у стен Фейнстера.
«Нам придется спросить разрешения у Арьи, прежде чем еще кому-то рассказывать об Оромисе и Глаэдре», — предупредил Сапфиру Эрагон, вспомнив о клятве, которую он, Орик и Сапфира дали королеве Имиладрис во время своего первого визита в Эллесмеру.
«Я уверена, что она такое разрешение даст, когда сама наш рассказ услышит», — ответила Сапфира.
«Я тоже так думаю».
Они несколько раз перелетали с места на место внутри городских стен, снижаясь, если видели попавших в затруднительное положение варденов. Но если противник атаковал не сразу, Эрагон каждый раз старался убедить воинов сдаться. Порой, правда, ему это не удавалось, но ему становилось лучше уже оттого, что он пытался это сделать, ведь многие из защитников Фейнстера были простыми горожанами, почти не обученными вести бой с хорошо подготовленным противником. А потому он упорно твердил каждому из них:
— Наш главный враг — Империя, а вовсе не вы. Не выступайте против нас с оружием, и вам нечего будет бояться.
Встретив убегающую женщину или ребенка, Эрагон приказывал им укрыться в ближайшем доме, и все без исключения слушались его совета.
Кроме того, он мысленно обследовал каждого встречного, надеясь обнаружить магов или колдунов, способных действительно причинить зло им с Сапфирой, но пока не обнаружил ни одного, если не считать той троицы, которую они уже видели у ворот, однако те колдуны оказались достаточно осторожными, чтобы держать свои мысли на замке. Эрагон был несколько встревожен тем, что эти люди пока что никак себя не проявляют и вроде бы даже не принимают никакого заметного участия в продолжающемся сражении.
«Может, они решили покинуть город?» — предположил он и поделился этой мыслью с Сапфирой.
«Разве Гальбаторикс позволил бы им уйти в разгар битвы?»
«Думаю, да; ведь не хочет же он потерять всех своих подручных».
«Возможно, ты прав. Но нам все-таки нужно быть осторожными. Кто знает, что они еще могут придумать?»
«Это верно, — согласился Эрагон. — А пока для нас главное — помочь варденам поскорее взять город».
И Сапфира свернула в сторону ближайшей площади, где как раз разгорелась очередная схватка.
Бой в условиях города протекает совсем не так, как на открытом пространстве, и для Эрагона и Сапфиры подобные условия были несколько непривычны. Узкие улицы и тесно стоящие дома мешали маневрам Сапфиры и не давали ей достаточно быстро реагировать при очередной атаке, хотя Эрагон успевал почувствовать приближение противника еще до его появления в пределах видимости. Они рубились с врагом отчаянно, лишь изредка прибегая к использованию огня или магии. Сапфира так разошлась, что несколько раз умудрилась хвостом снести фасад целого дома. Пока что им с Эрагоном удавалось избегать серьезных ранений, пользуясь комбинацией удачливости, ловкости, умения и защитных чар, установленных Эрагоном; однако уличные схватки держали их в постоянном напряжении, им приходилось вести себя гораздо более осмотрительно, чем в обычном бою.
Пятое подобное столкновение настолько раззадорило Эрагона, что он не сумел сдержаться и, когда солдаты уже начали отступать, бросился за ними в погоню, намереваясь перебить их всех, однако они вдруг свернули с улицы в запертую лавку, торговавшую дамскими шляпами, напрочь выломав дверь, и Эрагон бросился следом.
Перепрыгнув через обломки двери, он оказался внутри, в темноте; здесь пахло чем-то вроде куриных перьев и дешевыми благовониями. Эрагон мог бы, конечно, осветить лавку с помощью магии, но, понимая, что видит в темноте гораздо лучше противника, воздержался от этого. Он чувствовал, что солдаты совсем рядом; он слышал их мысли, их тяжелое дыхание, но никак не мог определить, что их от него отгораживает, и медленно продвигался в глубь темной лавки, осторожно нащупывая дорогу. Прикрываясь щитом, он поднял руку с Брисингром над головой, готовый в любую минуту нанести сокрушительный удар.
И вдруг уловил еле слышный звук — не громче упавшей на пол шерстяной нитки — и почувствовал, что в него что-то летит.
Эрагон резко отпрянул и пошатнулся, когда что-то тяжелое, палица или боевой молот, ударило в щит, расколов его на куски. Раздались крики. Кто-то в темноте с грохотом налетел на стол или уронил стул, что-то разбилось о стену. Сделав стремительный выпад, Эрагон почувствовал, как Брисингр впивается в чью-то плоть и останавливается, достигнув кости. Что-то тяжелое повисло на конце клинка, и, когда Эрагон дернул меч назад, тот, кто расколол ему щит, рухнул к его ногам.
Быстро оглянувшись на Сапфиру поджидавшую его снаружи, на узкой улочке, Эрагон лишь в этот момент обратил внимание на лампу, висевшую на железном столбе у входа в лавку, и догадался, что именно ее свет сделал его столь хорошо заметным для солдат, засевших в глубине магазина. Он быстро шагнул в сторону от освещенного дверного прохода, отшвырнул остатки ставшего бесполезным щита, и тут в лавке снова раздался какой-то грохот.
Оказалось, это солдаты бросились в заднюю часть помещения и вверх по лестнице. Эрагон поспешил за ними. На втором этаже располагались жилые комнаты хозяина лавки. Пытаясь догнать сбежавших солдат, Эрагон вихрем промчался через небольшую квартирку, почти не обращая внимания на ее обитателей, которые кричали от страха и тщетно пытались унять плачущих детей. Наконец ему удалось загнать преследуемых в угол, и он огляделся. Они находились в гостиной, тесно заставленной мебелью и освещенной одной-единственной неровно горевшей свечой.
Всех четверых Эрагон уложил сразу, нанеся всего четыре удара и морщась, когда на лицо ему брызгала кровь. У одного из убитых он забрал щит, затем осмотрел трупы и, решив, что нехорошо оставлять их посреди чужой гостиной, попросту вышвырнул их в окно.
Но, возвращаясь назад, уже у лестницы, он имел еще одну, весьма неожиданную встречу с врагом — противник внезапно появился из-за угла и ударил его кинжалом в бок. Острие, правда, остановилось в доле дюйма от его ребер, защищенных магическими чарами, и Эрагон уже замахнулся Брисингром, готовясь снести нападавшему голову с плеч, но тут разглядел, что это всего лишь мальчишка лет тринадцати, не больше.
Рука Эрагона сама остановилась в воздухе. «А ведь и я не так давно мог бы оказаться на его мест?, — подумал он. — И на его месте я поступил бы точно так же». Заглянув в комнату, он увидел мужчину и женщину в ночных рубахах и вязаных колпаках. Они держались за руки и с ужасом смотрели на него.
Эрагону стало не по себе. Он опустил меч и свободной рукой вырвал кинжал из ослабевших пальцев мальчика.
— На твоем месте, — сказал он, и голос его прозвучал в притихшем доме так громко, что он и сам
