также об их увечьях и недугах, о том, какие они оба были замечательные, как чудесно было у них учиться. Ощущение невосполнимой потери еще больше усилилось, когда он стал вспоминать те долгие дни, которые провел в обществе Оромиса на Утесах Тельнаира, и все то, что старый эльф сделал для них с Сапфирой. Когда же он добрался до последнего боя с Торном и Муртагом, Сапфира подняла голову и опять принялась жалобно и негромко причитать, кляня жестокую судьбу.
Когда Эрагон закончил свой рассказ, Насуада тяжко вздохнула и сказала:
— Мне очень жаль, что не довелось познакомиться с Оромисом и Глаэдром. Увы, мне, наверное, и не суждено было это сделать… Но одного я все-таки не могу понять, Эрагон. Ты сказал, что слышал, как Гальбаторикс с ними разговаривал. Как же тебе это удалось?
— Да, мне бы тоже хотелось это узнать, — поддержала ее Арья.
Эрагон огляделся, ища, чем бы промочить горло, но в кухне не оказалось ни воды, ни вина. Он прокашлялся и стал рассказывать об их последнем посещении Эллесмеры, и Сапфира время от времени вставляла свои комментарии, но ему, в общем, не мешала. Начав с того, как он узнал правду о своем происхождении, Эрагон затем быстро перечислил всю последовательность событий, произошедших за те несколько дней, что они провели у эльфов, — от обнаружения Звездной Руды у корней священного дерева Меноа до изготовления Брисингра и посещения Слоана. А в довершение он сообщил Насуаде и Арье об Элдунари — сердце сердец каждого дракона.
— Значит, так, — сказала Насуада и, не выдержав, вскочила и в волнении заходила по кухне. — Ты — сын Брома. Это во-первых. Во-вторых, кровопийца Гальбаторикс черпает силы из душ тех драконов, чьи тела уже умерли. Нет, что-то слишком много для меня, всего сразу мне не осилить, не уразуметь… — Она снова нервно потерла руки. — Ну, по крайней мере, нам теперь известен истинный источник власти и могущества Гальбаторикса.
Арья, стоявшая совершенно неподвижно, с застывшим лицом, вдруг прошептала:
— Драконы еще живы… — И она сложила руки перед грудью, словно для молитвы. — Они все еще живы, хотя прошло столько лет!.. Ах, если б можно было рассказать об этом моим соплеменникам! Как бы они возрадовались! И каким гневом наполнились бы их сердца, если б они узнали, что Элдунари оказались в плену, в рабстве у Гальбаторикса! Да мы бы бросились в Урубаен и не останавливались бы до тех пор, пока все Элдунари не стали бы свободны. Даже если бы большая часть эльфов при этом погибла!
«Но мы не можем рассказать им об этом», — сказала ей Сапфира.
— Да, не можем. — Арья опустила глаза. — А жаль! Насуада посмотрела на нее:
— Не обижайся, пожалуйста, но мне тоже очень жаль, что твоя мать, королева Имиладрис, не поделилась с нами сведениями об этом значительно раньше, когда мы еще могли ими воспользоваться.
— Согласна с тобой, — хмуро кивнула Арья. — На Пылающих Равнинах Муртаг сумел победить вас, — она кивнул; в сторону Эрагона и Сапфиры, — только потому, что попросту не знали: Гальбаторикс в любой момент может передать Муртагу силу Элдунари. Именно поэтому вы и действовали столь неосторожно, не предприняв должных мер, способных оградить вас. Если бы у Муртага не взыграла совесть, вы бы уже давно стали пленниками Гальбаторикса. Я признаю: у Оромиса и Глаэдра — да и у моей матери тоже — имелись веские причины держать в тайне сведения об Элдунари, однако их скрытность невольно сыграла на руку нашим врагам. Я непременно поговорю об этом с матерью при первой же возможности.
А Насуада все продолжала нервно метаться по комнате между кухонным столом и очагом. Потом остановилась и постучала по полу носком сапога.
— Я очень многое узнала от тебя, Эрагон, — сказала она. — Мне теперь есть над чем подумать… Впервые за всю историю существования варденов у нас появился реальный способ победить Гальбаторикса… Если мы сумеем как-то преградить ему доступ к этим сердцам сердец, он сразу лишится большей части своих сил, и тогда вам вместе с остальными нашими магами, возможно, удастся одолеть его.
— Да, но каким образом нам преградить ему доступ к Элдунари? — спросил Эрагон.
— Пока не могу сказать, но уверена: это наверняка возможно! А потому с нынешнего дня вы займетесь решением этой проблемы и попытаетесь найти ее решение. Все остальное не столь важно.
Эрагон, почувствовав, как пристально смотрит на него Арья, встревожился и вопросительно посмотрел на нее.
— Меня всегда занимало, — задумчиво произнесла она в ответ на его немой вопрос, — почему яйцо Сапфиры выбрало именно тебя, а не упало где-нибудь в чистом поле. Мне это представлялось неким чересчур удачным совпадением. Я была уверена, что это никак не могло произойти случайно, но разумного объяснения так и не находила. А теперь поняла. Мне, конечно, следовало бы раньше догадаться, что ты — сын Брома. Я была с ним довольно близко знакома, а ведь ты так на него похож.
— Правда?
— Ты должен гордиться, что имеешь право называть Брома своим отцом, — заметила Насуада. — Это был во всех отношениях замечательный человек. Если бы не он, и варденов бы в Алагейзии не существовало. И это справедливо, что именно тебе выпало продолжить его дело.
Арья же тихо спросила:
— Эрагон, а можно нам взглянуть на Элдунари Глаэдра?
Эрагон колебался. Потом все же вышел наружу и, сняв с Сапфиры седельную сумку, достал оттуда холщовый мешочек. Осторожно, не прикасаясь к Элдунари, он распустил шнурок, стягивающий горловину, и ткань сама соскользнула вниз, открыв взгляду золотистый самоцвет. В отличие от того, каким Эрагон видел Элдунари в последний раз, сейчас сердце сердец светилось совсем слабо, что, видимо, свидетельствовало о крайне угнетенном состоянии Глаэдра.
Насуада наклонилась над камнем, глядя, казалось, в самую его сердцевину, где вспыхивали золотистые огоньки, отражаясь в ее глазах.
— Значит, Глаэдр действительно там, внутри? — спросила она.
«Действительно», — подтвердила Сапфира.
— И я могу поговорить с ним?
— Ты можешь попробовать, — сказал ей Эрагон, — однако я сомневаюсь, что он тебе ответит. Он ведь только что потерял своего Всадника. Ему потребуется немало времени, чтобы хоть немного прийти в себя, если это ему вообще удастся. Пожалуйста, не трогай его, Насуада. Оставь его сейчас в покое. Если бы он хотел поговорить с тобой, он бы уже сделал это.
— Да, конечно, я понимаю. И не стану зря тревожить его в такой момент. Ах, какое все-таки горе! Я подожду, сколько будет нужно; может быть, со временем он все-таки сумеет оправиться и придет в себя.
Арья подошла еще ближе к Эрагону и приблизила свои ладони к Элдунари, почти касаясь его, но все же держа руки на некотором расстоянии от поверхности камня. Она долго смотрела на золотистое сердце сердец с выражением глубочайшего уважения и почтения, словно что-то читала в его глубинах, а потом прошептала что-то на древнем языке. И Элдунари Глаэдра вспыхнуло чуть ярче, словно отвечая ей.
Арья опустила руки и сказала:
— Эрагон и Сапфира, вам выпала огромная ответственность: отныне вы — хранители чужой жизни. Что бы ни случилось, вы обязаны защищать и оберегать Глаэдра. Теперь, когда Оромиса больше нет, сила и мудрость Глаэдра могут понадобиться нам куда больше, чем прежде.
«Не беспокойся, Арья, мы ни в коем случае не допустим, чтобы с ним случилась какая-то беда», — пообещала Сапфира.
Эрагон накрыл Элдунари холщовым мешочком и дернул за шнурок, чувствуя, как плохо его слушаются пальцы. На него вдруг навалилась страшная усталость. Вардены одержали в Фейнстере важную победу; эльфы штурмом взяли Гилид, но он отчего-то не чувствовал особой радости. Он посмотрел на Насуаду и спросил:
— Ну, теперь что? Насуада вскинула голову:
— А теперь мы пойдем на север, на Белатону, а когда возьмем и ее, то двинемся дальше, к Драс- Леоне, завоюем ее и двинемся на Урубаен, где либо свергнем Гальбаторикса, либо все погибнем. Доволен ли ты подобными планами, Эрагон?
Расставшись с Насуадой, Эрагон с Сапфирой согласились отправиться из Фейнстера прямиком в
