из первых мест надо поставить промышленный синтез углеводов. Овладев синтезом, люди перестанут зависеть от посевных площадей, от колебаний погоды, от географических широт. Синтез до беспредельности расширит пищевые ресурсы человечества. Вот к каким целям направлены труды лаборатории Зберовского!..
— Бред! — раздались выкрики в толпе. — Вздор фантастический!
— Я прошу не перебивать меня!
А председатель деловито объявил:
— Ваше время истекло.
И опять зал зашумел, и из шума взлетали отдельные голоса. Одни: «Пусть говорит! Продолжить!» Другие, надрываясь: «Регламент! Хватит болтовни! Довольно!»
Досадуя, Шаповалов был вынужден скомкать свое выступление. Он не успел сказать и трети того, что ему хотелось.
Возбужденный и сердитый, на ходу еще продолжая говорить о фальсификациях и подтасовке, о сущности идеализма, о едва ли не вражеских нападках на прогрессивную работу, он наконец спустился по ступенькам. Пройдя в глубь зала, сел на первый замеченный им свободный стул.
По соседству сидела Лидия Романовна. Она притронулась пальцами к его плечу:
— Вы слишком расплывчато… Слишком с высокой колокольни. Но по сути я бы подписалась под вашими словами. Точка зрения большевика.
— Ну, а кто же мы с вами! — отозвался Шаповалов.
За его спиной кто-то грубо произнес:
— Коммунист, а идешь у Зберовского на поводу.
Шаповалов крутым движением обернулся назад. Встретился глазами с начальником отдела кадров — с тем самым, что с явной неохотой отдал приказ о его зачислении. Из этаких непогрешимых: он-то безусловный праведник, а всех остальных надо проверить.
За столом президиума декан обратился к Зберовскому:
— Вам выступить угодно?
Григорий Иванович, не поднимая головы, сделал рукой отрицательный жест.
— Тогда от имени собравшихся я попрошу ответить на несколько вопросов.
— Пожалуйста, — сказал Григорий Иванович.
— Какие из критических замечаний по вашему адресу вы считаете справедливыми?
— Никакие.
— Представляется ли вам необходимым перестроить деятельность вашей лаборатории?
— Нет, отнюдь не представляется.
— Благодарю вас, — сказал декан.
Собрание кончилось после полуночи. Люди потянулись к выходу, и толпа в конференц-зале быстро поредела. Только небольшие группы пока задерживаются здесь и в коридоре: стоят, курят, разговаривают — кто взволнованно и громко, кто шепотком.
Вон — Марков. Вокруг него до десятка человек. Марков о чем-то им толкует, взмахивая кистью руки. Будто рубит ребром ладони. Голоса его не слышно. Возле Маркова — Коваль.
Зберовский оглянулся и, сгорбившись, вышел в коридор. Следом за ним бросилась Лидия Романовна. Остановив Григория Ивановича, она посмотрела таким взглядом, каким уже давно не смотрела на него.
— Мы еще им обломаем зубы, ничего, — заговорила она. — Гады, негодяи! Встретить бы их в поле в гражданскую войну!..
Шаповалов тоже подошел к Григорию Ивановичу. Они молча постояли втроем.
Григорий Иванович вздохнул:
— С ума все посходили…
— Правда, рехнулись, — согласился Шаповалов. — Як кажуть по-украински — сказылись. — И вдруг он, глядя себе под ноги, добавил: — Только вот чего не надо забывать. Драка, видно, предстоит. Но, как бы то ни было, в конечном счете на нашей стороне и партия, и весь советский строй.
Глава V. Закон равновесия
Местная газета под рубрикой «По следам наших выступлений» напечатала отчет о собрании. В отчете говорилось: факты, вскрытые фельетоном X.Колумба «Путешествие в Лапуту», полностью подтверждены; сотрудники университета разоблачили антисоветскую сущность работ и идей профессора Зберовского.
К Григорию Ивановичу пришел начальник отдела кадров. Сказал, что он уполномочен побеседовать. Ему надо выяснить кое-какие анкетные обстоятельства.
— Чьи обстоятельства? — спросил Григорий Иванович.
— Ваши, товарищ Зберовский.
Лицо этого начальника отдела непроницаемо улыбалось. Порой же в нем сквозило выражение охотника, почуявшего вредную тварюгу. Дескать, знаю, ты хитер, но меня не проведешь.
Он развязал папку, которую принес, и держал ее у себя на коленях полуоткрытой, чтобы Зберовскому не были видны бумаги в ней.
— Так… Офицером были при царе… Пытаясь опровергнуть акт ревизии, ссылались на врагов народа… А когда вы потеряли связь с белоэмигрантом Сапоговым?
— В моей анкете я ясно написал. В семнадцатом году. Когда Сапогов еще не был в эмиграции.
— А на чьей вдове вы женаты?
— На вдове адвоката Озерицкого, — с раздражением ответил Григорий Иванович.
— Он не тот ли Озерицкий, что владел в Москве крупной адвокатской фирмой?
— Какая там фирма! Контора была адвокатская…
— Ага! Вот, а в биографии у вас этого не сказано! — И начальник отдела кадров, заторопившись, застрочил карандашом.
В другое время подобный разговор привел бы Григория Ивановича в самое скверное расположение духа. Но сейчас лишняя неприятность, кажется, уже ничего не могла прибавить к общему итогу. Если человеку нужно, то пусть спрашивает. Черт с ним!
Скорей всего из чувства внутренней самозащиты, Григорий Иванович с некоторых пор стал отталкивать от себя все мысли о дурных событиях последних месяцев. Конечно, просто зачеркнуть эти мысли невозможно. От них веет холодком тревоги. Однако он не вглядывается в каждую из них, не взвешивает каждую из них, а всем им, в сумме взятым, противопоставляет веру в здравый смысл и человеческую совесть.
В поведении Зберовского теперь было нечто от поведения страуса. Сам того не замечая, он прятал голову. Он не делал выводов о том, что ему следует искать корни зла, активно бороться, отвечать на ходы противника контрходами. Да и далеко не всякий контрход он счел бы для себя приличным, не пачкающим рук. Вместо этого он внушал себе, что клевета не устоит и рассыплется перед логикой вещей, а капитану в бурю якобы нельзя глазеть по сторонам, но надо с мужеством вести корабль по заданному курсу.
Рассыплется ли клевета сама собой?
И чем ему тревожнее было, тем он яростнее уходил в работу. За работой все плохое забывается. И его работа в нынешние штормовые дни должна идти особенно безукоризненно. Как раз время напряженное: на кафедре — результаты года, весенние зачеты, в лаборатории же, помимо прежних опытов, начались сложнейшие искания по теме Шаповалова.
А коллектив лаборатории раскололся на два враждующих лагеря. Часть людей — правда, меньшая, среди которой был Коваль, — публично осудив тематику лаборатории, сейчас только делает вид, будто продолжает работать. Все остальные бойкотируют их. Даже Григорий Иванович, когда ему нужно объясниться с кем-либо из группы Коваля, предпочитает разговаривать через третье лицо, чаще — через младшего лаборанта, посылаемого как парламентера.
Но, несмотря на такую атмосферу и на бездействие враждебной группы, здоровая часть коллектива в
