считал, будто деревья и травы растут, получая пищу только из почвы. Аристотелю не было известно — это узнали две тысячи с лишним лет спустя после его смерти, — что главные вещества растений образуются из воздуха. Зеленые листья поглощают из атмосферы углекислый газ. В листьях происходит химический процесс: под действием солнечного света углекислый газ разлагается на углерод и кислород. Кислород возвращается в атмосферу, а углерод вступает в соединение с водой.
«Отсюда в растениях, — обмакнув перо в чернильницу, написал Лисицын, — получаются углеводы: клетчатка, декстрин, крахмал, сахар. Процесс этот, открытый Климентом Аркадьевичем Тимирязевым, называют ассимиляцией углекислоты. От него зависит вся жизнь на Земле».
Рука снова протянулась к чернильнице. В дверь постучала фрау Шеффер.
— Владимир Михайлович, — позвала она, — битте кафе тринкен. — И шепотом, по-приятельски переступив через порог, добавила: — Моя сестра приехала, барышня… Я познакомлю вас.
Лисицын покосился с досадой:
— Некогда, не могу. — И показал: — Работа у меня. Видите? Спасибо, но никак!..
Фрау обиделась. Ушла.
На его столе лежали груды книг. Тут же был томик Тимирязева в коричневом кожаном переплете — знаменитое исследование «Об усвоении света растениями».
Случалось, он подолгу, думая, шагал по комнате. Его тревожил вопрос: в чем главная причина бурного развития папоротников каменноугольного периода? Почему они достигали своих исполинских размеров?
Кстати подвернулось описание интересных опытов. Оказывается, если поместить растение в стеклянный ящик и впускать туда понемногу углекислый газ, оно станет развиваться очень быстро — конечно, на хорошей почве и в солнечном свету. Когда ученые повысили содержание углекислого газа в ящике до одного процента, углеводы в зеленых листьях образовывались иногда даже в двадцать-тридцать раз быстрее, чем в листьях таких же растений на обыкновенном воздухе.
«Вот в чем дело! — сообразил он. — Углекислота!»
Еще в институте студентам говорили: земная атмосфера древних эпох содержала много углекислого газа. Но лишь теперь Лисицын свел для себя концы с концами. Ему стало ясно, что именно воздух, богатый углекислотой, способствовал стремительному росту палеозойских папоротниковых лесов. «Каких-нибудь пятьсот миллионов лет назад»,- прикинул он, улыбнувшись.
Несколько дней он писал, не разгибая спины. А потом почувствовал беспокойство: «Что же дальше будет?»
Захотелось пройтись по морозцу — зимой в квартире фрау Шеффер было душно. Он надел шубу, шапку и вышел на улицу.
Медленно падали легкие снежинки.
«Приближается конец жизни на Земле, — размышлял он и шел, глядя себе под ноги. — В нашем воздухе только остатки прежних запасов углекислого газа, жалкие три сотых доли процента. С каждым годом его становится меньше. Растения хиреют из века в век. Когда углекислоты станет совсем мало, чахлые кустарники и травы, мхи и водоросли уже не смогут прокормить животных. Катастрофа близится… Как предотвратить ее?»
— Ваше сиятельство, прокачу! — крикнул извозчик-лихач, подъехав к тротуару и откинув медвежью полость на легких лакированных санках. Рослая гнедая лошадь выгибала шею, подтанцовывала.
Лисицын остановился.
— Прокатишь? — спросил с недоумением. Но тотчас понял: — Ага, прокатишь! — И кивнул: — Ну ладно, прокати!
Лошадь рванула с места, резво побежала сначала по засыпанным снегом улицам, потом по гладкому льду Невы. Снег скрипел под полозьями. Подбородок у извозчика был бритый, а усы с седой ниткой выглядели по-гренадерски.
— Отставной солдат? — спросил Лисицын.
— Так точно! — гаркнул извозчик и повернулся к седоку. — Гвардии конно-гренадерского полка рядовой Егор Егорыч Ферапонтов.
Он смотрел честными, по-детски ясными глазами. Лисицыну его лицо понравилось.
— Скажи, Егор Егорыч, долго на Земле будут жить люди?
Извозчик усмехнулся: «Чудит барин!»
— Попа надо спросить, ваше благородие.
— Ну, а ты как полагаешь?
— Думаю, осмелюсь доложить, конца света не предвидится.
«Святая наивность»,- подумал Лисицын.
Через неделю, перелистывая труды шведского физика Аррениуса, он встретил интересное место — мысль, окончательно его взволновавшую. Углекислота, говорит Аррениус, обладает редким свойством поглощать невидимые лучи, например те лучи, которые отбрасывает в пространство нагретая солнцем Земля. Углекислота в воздухе над Землей — как стеклянная крыша над оранжереей. Она окутывает Землю, как прозрачная одежда. Если ее станет больше, климат Земли потеплеет. Аррениус вычислил: даже ничтожная прибыль углекислого газа в атмосфере, скажем до одной десятой доли процента, могла бы вызвать потепление по всей поверхности земного шара на восемь-десять градусов Цельсия. А для дыхания это было бы и незаметно и безвредно.
Лисицын перестал писать свою книгу.
По обледеневшей мостовой прыгали голодные воробьи. Один из них взлетел к окну, уселся на каменном выступе, постучал клювом в стекло, зачирикал, потом нахохлился и смотрел черными бисеринками-глазками.
— Не понимаешь ты ничего, — сказал Лисицын воробью, остановившись возле подоконника. Воробей за двойными рамами не чувствовал опасной близости человека. — Ничего не понимаешь! — за стеклом говорил ему Лисицын. — Углекислота — это крыша, под которой тепло. Плохо ли? Потом, она — пища для растений. Стоит добавить в воздух одну десятую процента — сообрази: одну десятую! — и тогда ты, воробьишка…
Он ткнул пальцем в стекло — воробей вспорхнул и исчез.
— Одну десятую! — крикнул ему вдогонку Лисицын.
«Пальмы вырастут в широтах Петербурга… Урожаи пшеницы по три раза в год…»
Дух захватывало от таких мыслей.
Когда фрау Шеффер забарабанила ногтями в дверь, Лисицын отказался от ужина.
«А что, если эту самую, — побледнев, подумал он, — одну десятую, мы человечеству дадим?»
Стояла глубокая ночь. На письменном столе горела лампа под зеленым абажуром, размеренно постукивал маятник стенных часов. В комнатных туфлях и халате, с логарифмической линейкой в руке, Лисицын сидел над развернутой черновой тетрадью.
Как хозяин, проверяющий запасы в собственных амбарах, он подсчитывал богатства Земли.
Сто двадцать триллионов пудов углекислого газа, записал он, содержится в земной атмосфере теперь. Это составляет три сотых доли процента нашего воздуха. Растения поглощают отсюда один триллион пудов ежегодно.
Он поднял голову. Страшен ли такой расход? Нет, не страшен. После гибели растений, когда они гниют, сгорают или когда дышат животные и люди, съевшие растительную пищу или мясо травоядных, этот газ возвращается в воздух. Тут простой круговорот.
Лисицын опять посмотрел на абажур.
— Ничего, — шепотом ответил он себе, — сейчас найдем, где природа спрятала свою углекислоту. Мы ее отыщем… Ничего!
Часы на стене гулко пробили: раз, два, три, четыре.
Он потер висок и уже вслух сказал:
— Ага! Так куда она из атмосферы убывает?
Логарифмическая линейка и карандаш мелькали в пальцах.
— Палеозойские леса, — шевелил он губами, записывая. — Так! Вот они остались здесь, в земной
