Судьба открытия

Дальше, — вероятно, некогда пострадавшая от плесени, неопрятного вида тетрадка, исписанная от руки по-немецки. Почерк острый, готический, мелкий.

Напоследок — совсем поблекший лист бумаги, где, однако, можно разобрать размашистые, торопливые, местами даже с кляксами, строчки русского текста.

Взгляд Петра Васильевича сначала остановился именно на ветхом последнем листе. Он побежал глазами по строчкам. И вдруг…

«Глубокоуважаемый, высокочтимый Климент Аркадьевич! — прочел он. — Пишет вам человек, всю жизнь посвятивший изучению процессов, сходных с теми, что протекают в листьях растений. Мне удалось многое. Я воспроизвел синтез углеводов на катализаторах, приготовленных из неорганических веществ. Я разработал способы промышленного синтеза сахарозы и крахмала. Эти продукты могут быть получены искусственным путем в большом количестве и станут очень дешевыми…»

Откуда такое письмо?!

— Григорий Иванович!.. — с неожиданным волнением воскликнул Шаповалов, а сам быстро перелистал бумаги.

В первом документе, который напечатан на машинке, говорилось: один из совхозов под Калининградом, расчищая место для новых построек, предпринял разборку немецких руин еще военного времени.

Под грудами камней был найден сейф, снаружи ржавый, но все же уцелевший. Сейф вскрыли. И так как часть бумаг, сохранившихся в нем, вероятно, имеет научное значение…

«Глубокоуважаемый, высокочтимый Климент Аркадьевич! Пишет вам человек, всю жизнь посвятивший…»

Зберовский и Шаповалов теперь читают вместе. Стоят рядом. Две головы — одна с яркой сединой, вторая с легкой проседью — склонились над письмом.

«Главное, я не хочу, чтобы мое открытие служило обогащению предпринимателей. Оно предназначено не для чьих-то барышей, а всем, кто нуждается в хлебе. Как это сделать, мне еще не вполне ясно. Но обязательно надо так сделать. Думаю, не после успешного ли повторения событий девятьсот пятого это станет возможным? Надеюсь, они повторятся еще, такие события, и приведут к немалым переменам».

— Лисицын… — громким шепотом проговорил Зберовский.

И, словно подтверждая мысли каждого из них, выцветшие строчки рассказывают о трагической судьбе. Участь одинокого искателя счастья для людей, когда у власти — искатели наживы. Слова текут, как струйка крови:

«Меня, Климент Аркадьевич, преследуют. Я уничтожил одну лабораторию, долго был на каторге; потом, спасаясь, уничтожил другую лабораторию; полчаса назад, опять вынужденный скрыться, я разрушил третью свою лабораторию. Даже журналы опытов мне пришлось сжечь…»

Пропасть легла между эпохами — между той и этой. Преодолев пороги, по руслу, которое прокладывают миллионы, поток мчится вперед. Давно осталась в прошлом царская Россия. Но вот они встретились — трое ученых, три человека разных поколений.

Шаповалов и Зберовский посмотрели друг на друга, оба думая об эстафете, о судьбе открытия.

А опыт тем временем шел.

— Сжать еще на двадцать атмосфер! — говорит руководитель.

У пульта поворачивают небольшой штурвальчик.

— Еще повысить скорость!

На стене, над пультом управления, в массивных рамах — Тимирязев, Менделеев, Бутлеров. Тут же Лидия Романовна Черкашина.

Руководитель обходит цепь. Оглядывает аппараты, работающие теперь быстрее, чем когда- либо.

В последней комнате, где кончается линия аппаратов, он увидел многих из лаборатории, собравшихся и обступивших высокочастотную сушилку.

Готовый, превосходный по чистоте и качеству крахмал отсюда падает на ленту транспортера. Высыпается, точно льется сияющим, белым каскадом.

Сколько его: сотни килограммов? Тонны?

Такого каскада здесь еще не бывало.

Если опыт повести без остановок, выйдет, будто вместо их лаборатории на каких-то землях зеленели всходы, наливались соками, будто где-то по желтеющим гектарам двигались комбайны…

Лента стремительно скользит, уносит на себе белое богатство. Внимание всех приковано к ней.

Среди других у транспортера стоит известный физик. Он говорит вполголоса соседу, — но так, что его слышат остальные:

— А то ли будет, когда весь процесс пойдет только под действием ядерных сил!

Аппараты в комнатах шелестят, звенят, гудят по-разному.

А руководитель опыта уже, щурясь, приглядывается к пульту управления. Сам положил руку на штурвальчик, молча повернул.

Гул аппаратов нарастает.

Стрелки измерительных приборов продолжают подниматься.

Николай Лукин. Судьба открытия.

Серия: Библиотека научной фантастики.

Издательство: Издательство Детской литературы, 1951 г.

Твердый переплет, 576 стр.

Тираж: 30000 экз.

Формат: 70x108/32

Прижизненное издание. Москва-Ленинград, 1951 год. Государственное издательство детской литературы. Издательский переплет. С рисунками Н. Кочергина.

В книгу вошел научно-фантастический роман Николая Лукина «Судьба открытия».

Евгений Брандис - Писатель книга, его книга

…Передо мною три фотографии автора 'Судьбы открытия'

…Юноша, закутанный в медвежью доху. Черноглазый, черноволосый, с трубкой в зубах. Решительное мужественное лицо. Он полон энергии, с уверенностью смотрит в будущее. На вид ему лет двадцать. Да, столько и было ему в 1927 году, когда Николай Лукин работал в Сибири на золотых приисках. Такими представляешь себе героев северных рассказов Джека

Лондона, хотя есть в этой картинной позе и какое-то мальчишеское ухарство.

…А здесь он радостно улыбается, показывая ровные белые зубы.

Волосы слегка поредели, смеющиеся глаза окружены венчиками чуть заметных морщинок. Плечо перетянуто портупеей. В петлицах кителя три звездочки.

Лукин - начальник горноспасательного отряда. Он только что вернулся в

Москву из Закавказья, где ему удалось ликвидировать крупную подземную аварию на одном из рудников, добывающих химическое сырье. Эта фотография относится к 1940 году.

…На третьем снимке он постарел еще лет на десять. Умный широкий лоб человека средних лет, умудренного жизненным опытом, много испытавшего и много передумавшего. Пытливые глаза уже не смеются, лицо посуровело, губы упрямо сжаты. Сильная воля, целеустремленный характер, сдержанность и доброжелательность чувствуются во всем его облике. Таким он вернулся с фронта после тяжелого ранения под Будапештом, таким был в