Из лаборатории на кухню донесся громкий возглас:
— Ч-черт!
Егор Егорыч подошел к двери и заглянул, не нужно ли чего. Лисицын в этот момент выключил ток. Рубильник щелкнул. Как бы погасло солнце у приборов; в комнате сразу — синеватый сумрак пасмурного дня.
— Что, ваше благородие, изволите?
— Ухожу я! Дома сиди!
Сняв с себя халат, Лисицын бросил его на пол. Схватил сюртук. Потом — пальто. И вот уже сбегает по лестнице на улицу, сворачивает за угол направо, туда, где он когда-то видел табличку: «Адвокат».
Здесь поднялся на третий этаж. Оказалось — зря пришел. Адвокат сказал ему, что уголовные дела, гражданский иск — пожалуйста; а если речь идет о патентах и авторских правах, то следует поехать на Французскую набережную, к присяжному поверенному Воздвиженскому.
Извозчик привез Лисицына на Французскую набережную.
По тротуару двигалась процессия: двое городовых вели арестованного студента. Следом за арестованным тесной кучкой — не то из протеста, не то в качестве провожающих — шли еще студенты, человек пять. Городовой, оглядываясь, увещевал их:
— Разойдись, господа! По добру! По добру говорю: разойдись! Не позволено!
Арестованный тоже изредка оглядывался. Пытался даже улыбнуться; это ему плохо удавалось. Кое- где у домов начали останавливаться любопытные. И извозчик, хоть Лисицын его и торопил, теперь придержал свою лошадь — захотел посмотреть.
— Р-разойдись! — крикнул наконец зычным голосом второй полицейский.
А студенты шли по-прежнему упрямо и не расходились. Кто-то из них сыпал скороговоркой:
— Осадчий, ты не волнуйся. Вернешься — все будет хорошо. Место твое в мансарде сохраним. Все будет хорошо, недоразумение выяснится. Главное, не волнуйся!
Лисицын вдруг узнал: говорит тот голубоглазый, застенчивый, что приходил к нему недавно. Сейчас он в фуражке, сдвинутой на затылок, в распахнутой шинели. Идет за городовыми и, на ходу просовывая между ними руку, старается дотянуться до спины арестованного. В руке — пачка желтых бумажных рублей:
— Может, деньги тебе, Осадчий, надо? Вот возьми. Пожалуйста, прошу тебя. Получил сегодня, у меня много. У Обросимова как раз. Возьми, Осадчий!
Городовые, оба одновременно, оттолкнули его.
— Ну! — грубо рявкнул один.
— Господин студент, — сказал с укоризной другой. — Нельзя же так. Образование имеете, понимать должны. Я с вами по добру!
Подумав, что в России немало честных людей страдает за политические взгляды, что это возмутительно, Лисицын тронул извозчичий кафтан:
— Давай, поехали!
Извозчик подобрал вожжи. Пробормотал — неизвестно кому в осуждение:
— Публика! — И тут же, размахнувшись, хлестнул лошадь кнутом.
Наступали сумерки. Присяжный поверенный встретил клиента в пышно обставленной приемной. Клиент уселся в кресло и, вытирая платком бороду, начал говорить, что он деятель науки, работает над проблемой мирового значения. Злоумышленники пытаются похитить его ценные рецепты. Скорей всего, уже частично их похитили. Надо юридическим путем закрепить свои права. Оградить от возможных посягательств.
У Аполлона Захаровича Воздвиженского была изжога. Слушая, он прикидывал в уме, сейчас ли ему выпить содовой воды или чуть погодя.
Клиент продолжал — пространно, пока в общих чертах. Открытие-де, мол, его — большое. А из крупных предпосылок вытекают значительные следствия…
Аполлон Захарович подумал о себе: нет, ему не стоило есть маринованных грибов. «А выглядели, шельмы этакие, аппетитно!.. Что он так долго рассуждает? К делу, к делу!» И спросил:
— В России, значит, желаете оформить привилегию? Или и в других государствах?
— Во всех абсолютно государствах. Чтобы по закону — только я распоряжаться мог судьбой собственной работы. Чтобы никто не присвоил ее.
— Та-ак. А позвольте узнать («Нет, — решил Аполлон Захарович, — один глоток содовой сейчас»), — и, подняв руку, нажал кнопку звонка, — открытие ваше промышленный характер, вероятно, имеет?
— Совершенно верно, промышленный.
— К какому роду промышленности относится?
Клиент почему-то замялся.
— Химия… — объявил наконец, — химический синтез.
Воздвиженский выпил содовой — горничная принесла ему стакан на подносе, — потом мельком взглянул на часы.
— Паша! — крикнул он вдогонку уходящей горничной. — Передай барыне, через пять минут освобожусь.
Лисицын сидел теперь молча. Смотрел на присяжного поверенного. Округлые жесты этого человека, умное лицо с еле уловимыми следами заботы и усталости, непроницаемое и в то же время выражающее, будто он куда сильнее собеседника, но готов прийти на помощь, — все утверждало надежду на самый лучший исход. Действительно, стоит оформить патент, и нечего бояться нового Кардано. Слава богу, не средние века.
И Воздвиженский посмотрел на клиента. Кисло подумал: «Все они одним лыком шиты. Америку открыл! А вся его Америка — секрет варки какого-нибудь мыла».
— С юристом, как с врачом, — сказал он, — надо откровенно говорить. Вы точнее: какой синтез, чего?
Лисицын слегка придвинулся к нему:
— Мой синтез позволяет делать сколь угодно много пищи. Без особенных затрат.
— Как это? — опешил Воздвиженский.
— Хочу патент на синтез углеводов. У меня — дешевый способ получать крахмал и сахар, например, из воды и дыма.
— Из дыма? Что? Такой химический синтез?
— Из дыма и воды. Именно такой.
Аполлон Захарович прищурился. Вмиг оценил, до чего же колоссально выглядит изобретение. За тридцать лет практики ему не встречались дела подобного калибра!
Тут одно из двух: при неудаче замысла он как юрист ничего не потеряет, гонорар останется с ним; а если изобретение осуществится, то он возле золотого дна — первый юрисконсульт. Вот что ему в руки плывет. Быть может, он сейчас у колыбели неслыханно богатых предприятий…
В его лице уже нет чего-либо непроницаемого. Оживленный, розовый, весь — воплощенная доброжелательность, он заговорил, играя самыми обаятельными нотами своего голоса. Он очень, очень рад служить. У него такие прочные деловые связи с поверенными во всех странах мира. Не пройдет трех месяцев, как будут все патенты!..
Глядя на Лисицына, Аполлон Захарович теперь проникался почтением. Отметил про себя, будто тот похож на кого-то из древних философов. Голова мыслителя! А лично ему многого не надо: ну, конечно, заплатить свои долги, это прежде всего. Потом он купит в Петербурге два-три дома подоходнее… Неплохо и виллу построить в Крыму.
На пороге комнаты появилась горничная:
— Барыня оделись для театра. Ждут!
— Я — видишь — занят! — строго сказал Воздвиженский. — Через полчаса приду, минут через сорок, не раньше. Так барыне и передай… — И тотчас с любезной улыбкой — Лисицыну: — Как вам удобно, или я пришлю к вам своего чертежника, или вы сами привезете. Вот давайте обсудим…
— А что я должен привезти?
