— Григорий Иванович! — услышал он свистящий шепот.
В комнату всунулась чья-то фигура в тулупе, засыпанном снегом, в валенках, в шапке с опущенными меховыми ушами; даже лицо до самых глаз было обвязано шарфом.
Вошедший сдвинул шарф и оказался гимназистом-семиклассником из числа недавних собеседников и друзей Зберовского.
Еще с порога он зашептал о том, что Григорий Иванович может быть полностью спокоен: их никто не видел — сюда они шли не улицей, а задними дворами, пересекали напрямик сугробы, лезли через заборы. Сейчас все стоят здесь, возле крыльца. Все прочли «Минеральное царство» Гюнтера. Не разрешит ли Григорий Иванович им зайти к нему — поговорить? Непонятно, почему материя формируется в кристаллы…
— С ума сошли! — воскликнул Зберовский.
Гимназист сконфуженно покраснел.
Подумав несколько и поколебавшись внутренне, Зберовский будто рассердился пуще прежнего:
— Этакие конспираторы нашлись!.. Ну, что же ты? Топчутся там у крыльца… Пришли, так уж чего еще! Зови!.. — И крикнул, приподняв портьеру: — Настасья Лукинична, а нельзя ли нам с гостями самоварчик?
Вскоре они уже шумной оравой сидели за столом.
Именно тогда в дверь заглянули озабоченные глаза хозяйки. Видимо, она хотела о чем-то сказать. А из-за ее спины вдруг раздался мужской голос:
— Григорий, можно к тебе?
Так появился Осадчий.
Зберовский поднялся навстречу, подбежал — в порыве радости и какого-то растерянного смущения. Ему казалось, что это как на грех некстати: Осадчему не надо бы встречаться с посторонними, а в комнате полно гостей. Но наконец-то все-таки приехал!
Гимназисты притихли, словно пойманные с поличным.
Осадчий поставил на пол чемодан. Улыбаясь, обнял Зберовского. Молодцевато сбросил шубу. Веселым взглядом обвел молодежь. Представился всем: «Осадчий. Из Петербурга». И сказал:
— Вот как хорошо — с поезда, с морозца да к горячему чайку!
С точки зрения Зберовского он держал себя неосторожно. При гимназистах объяснил, что в Яропольске ему долго незачем задерживаться, а едет он по своим делам на казенные заводы. А сообщение с заводами из рук вон до чего плохое. Однако вряд ли он поедет лошадьми; есть ветка — он предпочтет отправиться товарным поездом.
Затем он придвинул свой стул поближе к Зберовскому:
— Почти шесть лет с тобой не виделись, Гриша!
Оставшиеся как бы в стороне, молодые гости начали благодарить и прощаться. Потянулись гуськом к выходу. Зберовский встал, пошел их провожать.
Когда же он вернулся в комнату, Осадчий его встретил восклицанием:
— Ну, слушай — расскажу про твоего Лисицына!
Зберовский так и остановился на половине шага.
Осадчий принялся повествовать в подробностях, образно рисуя таежную заимку, бродягу, заболевшего в тайге, и все, что было дальше.
Сперва он сидел за столом, но уже через минуту поднялся. Рассказ его принял взволнованный характер — и это не вязалось с памятным Зберовскому обликом Осадчего: в студенческое время он был всегда немного скептиком.
Сейчас Осадчий говорил о неожиданном исходе дела.
Бежав из ссылки в Петербург, он захотел узнать дальнейшую судьбу Лисицына. Однако след его опять потерян. Явочный адрес, куда Лисицын должен был обратиться, оказался провалившимся. Глебов, который непременно помог бы Лисицыну перейти за рубеж, и не слышал ничего о его приезде. А в начале этой зимы с Глебовым вдвоем Осадчий пытался законными и незаконными путями разыскивать Лисицына — точнее, по паспорту, мещанина Пояркова. Поиски ни к чему не привели. Доехал ли он с подложным паспортом до Петербурга, не сумел ли доехать — все это остается загадкой.
Зберовский смотрел на Осадчего в упор с выражением острого интереса.
Разговор продолжался до глубокой ночи. Осадчий уж давно исчерпал то, что мог сказать о Лисицыне, перешел на собственный побег из ссылки, потом вернулся к прошлому — к первым дням своей жизни в Сибири. Зберовский же нет-нет, да перебьет его каким-нибудь вопросом про Лисицына.
Легли в постели — один на диване, другой на кровати. Потушили лампу. Но и в темноте еще долго звучали их голоса.
— Григорий, ты не спишь? — спросил Осадчий.
— Нет пока. А что?
— Крестовников оказался сволочью.
— Скользкий человечек, — помедлив, отозвался Зберовский. — Последнее время в мансарде его все стали избегать. Да, впрочем, сам он как-то обособился…
— А я столкнулся с фактами, — сказал Осадчий. — Он с охранкой связан. Мой арест и ссылка были только по его доносу.
— Да что ты говоришь!
— Представь себе. Мне точно сообщили на этапе.
— Именно Крестовников донес? Ты не ошибаешься?
— Крестовников.
— Какая гадость!..
И замолчали оба.
Зберовский знал: за Крестовниковым еще в мансарде полз темный, отвратительный слушок. Однако раньше не хотелось верить этому. В уме не укладывалось чудовищное подозрение.
Слишком много новостей свалилось нынче на Зберовского!
После паузы Осадчий будто бы подумал вслух:
— А зря, пожалуй, я приехал в Яропольск. Разве с тобой вот повидались…
— Почему такое — зря? — с живостью спросил Зберовский.
— Да лучше было бы с соседней станции по тракту, лошадьми. Как многие из наших ездили.
Осадчий не придал значения тому, что на кровати Зберовского скрипнули пружины. А Зберовский приподнялся на локтях. Этого не было видно в темноте: он укоризненно и горько взглянул в сторону Осадчего.
Нет, он не скажет ни за что, какую жертву он принес во имя смутно понимаемых им, но высоких целей. Его жертва оказалась никому не нужной, и тем более теперь не надо о ней говорить!
Пусть где-то далеко, в несбывшемся — Казань. Откуда знать Осадчему, как все было непросто? Зачем Осадчему знать? Но если бы все даже повторилось, Зберовский снова поступил бы точно так же. Иначе ему поступить нельзя.
С улицы доносится: вьюга, воет ветер. Осадчий спит. Перед Зберовским — в зримых образах, как бывает в возбужденных мыслях ночью, — опять и опять перекатывается услышанное от Осадчего сегодня.
И кажется ему, будто на него дохнуло веяние настоящей жизни.
Сейчас он как бы видит и Сибирь, и тяжкие пути творцов, искателей человеческого блага. Случайно ли, что на большом пути — значительные встречи?
Проходит перед ним Осадчий, вот этот, спящий здесь, когда-то бывший его соседом в мансарде. Теперь он всюду окружен тайными друзьями. Проходит и Лисицын — уходит в неизвестность. Каждый из них со своим великим грузом на плечах.
Многое проходит мимо.
Мысли в сотый раз сегодня возвращаются к открытию Лисицына. Что бы ни было, но для человечества оно не потеряно. Лисицын еще бросит свой труд миру из-под спуда, потрясая всех! Как хочется, чтобы это случилось поскорей!
Зберовский и предполагать не может, что его личная судьба в будущем неотделима от судьбы
