пленки с записью признаний Никиты Мамонтова подделаны.
– То есть как? – медленно спросил Мельник, поднимаясь с кресла и делая шаг им навстречу.
– Мамонтов действительно признался в убийстве, совершенном полтора года назад. Но он ни слова не говорил о том, что я его вербовал.
– Откуда же вы, господин журналист, это взяли? – нахмурился начальник.
– Господин журналист взял это из той пленки, которую ему подсунули, – ответил Коротков, словно самого Баглюка тут и не было. – Но подсунули ему чистую липу, а он с пьяных глаз не разобрался.
– Присядьте, – коротко бросил Мельник. – И рассказывайте все по порядку. А вы, Юрий Викторович, можете идти.
Коротков вышел. Ему, конечно, хотелось послушать, но очень уж противно было находиться в обществе Баглюка, из-за разгильдяйства которого у Юры случилось столько неприятностей. По обыкновению Коротков сразу отправился не к себе, а к Насте. Каменская выглядела бледной и невыспавшейся, глаза покраснели то ли от усталости, то ли от застилавшего кабинет сигаретного дыма.
Юра с размаху плюхнулся на стул, даже не сняв куртку.
– Все, Аська, отстрелялся я с журналистом.
Настя подняла на него измученный взгляд, в котором не было даже обычного дружеского сопереживания.
– Каким образом?
– Эксперты установили, что запись липовая. Первую часть текста наговаривал сам Мамонтов, а вторую – совсем другой человек, имитировавший его голос. Здорово, да? Я притащил этого недоумка Баглюка к Барину, пусть отдувается.
– Чему ж ты радуешься? – непонимающе спросила Настя.
– Как чему? Тому, что все закончилось. Меня никто теперь не обвинит в утечке секретных сведений и в разглашении имени источника. И уж тем более в том, что я был заинтересован в смерти Мамонтова.
– А кто был заинтересован? Ничего не закончилось, Юрик, все только начинается. Кто-то же это сделал. Кто-то записал признание, исправил его, отнес журналисту и убил парня. Кто? И зачем? Под тебя копают? Или замысел какой-то другой?
– Да ну тебя, – расстроился Коротков. – Только собрался полчаса порадоваться, а ты на лету крылья подрезаешь. Через тридцать минут я и сам начну мучиться этими вопросами, но полчаса радости ты могла мне уступить или нет? Вредная ты все-таки, Анастасия.
– Извини.
– Ты чего как в воду опущенная? Случилось что-нибудь?
– Да так, глупость всякая в голову лезет.
– Например?
– Например, я знаю, где мелькало название банка «Русская тройка».
– Ну слава богу! А то я уж боялся, что ты опять приставать начнешь. И где же?
– В твоих записях, солнце мое незаходящее. В тех записях, которые ты мне принес по моим задушенным.
– Да ну? Стало быть, я заслужил чашку кофе. Давай-ка, мать, включай кипятильник и рассказывай. Медленно и по порядку, чтобы я мог получить удовольствие.
Коротков все-таки добился своего: Настя начала улыбаться, да и взгляд у нее посветлел.
– Халявщик, – ласково сказала она.
– Не передергивай, всего лишь партнер, – отшутился Юра, цитируя навязший в зубах рекламный ролик. – Рассказывай про банк.
– Да тут дело скорее не в банке, а в маньяке-душителе. Сотрудник банка, некий Аликади Нурбагандов, был вторым потерпевшим из наших семи. При этом в момент убийства он нигде не работал, за десять дней до смерти уволился из «Русской тройки». А через некоторое время после его гибели был застрелен Вавилов, начальник службы безопасности банка.
– Ну и что? Где связь?
– Не знаю. Но она должна быть.
– С чего ты взяла?
– Понимаешь… Только ты не смейся и не обзывайся, ладно? Помнишь, я рассказывала тебе про научные разработки в области серийных убийств?
– Это про какую-то программу, которая чем-то там защищена, поэтому убийцу невозможно поймать, пока он не поубивает всех, кого запланировал?
– Ну да, примерно. Так вот, я встретилась с автором этих разработок.
– Зачем?!
Брови Короткова поползли вверх, глаза от изумления, казалось, вылезли из орбит, даже рот приоткрылся.
– Зачем ты с ним встречалась? Ты что, веришь в этот бред?
– Юра, – она досадливо поморщилась, – мы же договорились: без эмоций, пожалуйста. Сначала дослушай меня, высказываться будешь потом.
