– Вот и все, – удовлетворенно констатировала мать, аккуратно пристраивая бутылку в сумку между пакетами и банками. – Ты уже уходишь?
– Да, побегу. Пока доеду, уже совсем поздно будет. Ничего, если я смоюсь потихоньку, не прощаясь с гостями?
– Иди уж, – улыбнулась мать. – У тебя усталый вид, отдохни как следует.
Сумка была тяжелой, и Настя с трудом дотащила ее до дома. «Сейчас выложу продукты в холодильник – и спать, – подумала она, снимая куртку и потирая ноющую поясницу. – Прошлую ночь совсем не спала, глаза уже закрываются, до подушки бы донести голову».
Расставив кастрюльки и банки в холодильнике, она вытащила из сумки бутылку с оливковым маслом. Руки вмиг ослабели, колени задрожали. Обыкновенная бутылка из-под коньяка. И этикетка обыкновенная. Только светлые части на рисунке заштрихованы карандашом.
Осторожно поставив бутылку на стол, словно она могла развалиться от малейшего прикосновения, Настя сделала три глубоких вздоха, чтобы унять сердцебиение, и сняла телефонную трубку.
– Мамуля, я доехала, не беспокойтесь.
– Молодец, что позвонила. Не забудь продукты положить в холодильник, а то я тебя знаю, бросишь сумку в прихожей, не разобрав, и все испортится.
– Уже все положила. Слушай, у вас в доме бывают странные гости, – сказала она как можно более невинным тоном. – Рисуют на бутылочных этикетках. У кого это такая страсть к художественному творчеству?
– Что ты, Настюша, – удивленно откликнулась мать, – это у папы такая привычка. Ты разве не замечала?
– У папы?
Она крепко стиснула свободную руку в кулак, ногти впились в ладонь, от боли выступили слезы, но это позволило ей сдержаться.
– Никогда не видела, чтобы он штриховал этикетки.
– Это потому, что ты с ним вдвоем не пьешь, – засмеялась Надежда Ростиславовна. – Во время застолья наш папа ведет себя прилично. А вот когда сидит с кем-нибудь вдвоем за бутылочкой и с серьезным разговором, всегда берет карандаш и портит этикетки. Говорит, что это ему помогает сосредоточиться. Да, Настюша, я забыла тебе сказать, в банке из-под томатов салат оливье, он незаправленный, чтобы не портился. Когда будешь его есть, положи майонез и не забудь посолить.
– Не забуду, мамуля, спасибо, – машинально ответила Настя.
Значит, папа. «Господи, только не это! – в отчаянии подумала она, обессиленно падая на стул. – Я не хочу! Я не хочу. За что мне это испытание, господи? Чем я тебя прогневила? Папа… Он вырастил меня, он в значительной степени сделал меня тем, что я есть. Он многому меня научил. Он так много мне дал. И ведь я сама всегда рисую и заштриховываю ромбики и квадратики, когда думаю, потому что я – его дочь, хоть и неродная. Вот почему мне так неприятно было думать об этикетке на бутылке, найденной в машине Баглюка. Теперь-то я вспоминаю, что видела на кухне у родителей пустые бутылки со штриховкой на этикетках, но подсознательно боялась это понимать. Не зря я не хотела сегодня идти к родителям, как чувствовала, что все плохо кончится. И зачем я только сказала про это дурацкое масло? Лучше бы мне было ничего не знать. Папа…»
Но она кривила душой. Настя была твердо убеждена: всегда лучше знать правду, даже самую неприятную. Да что там неприятную – убийственную. И что ей теперь с этой правдой делать?
Глава 14
Известие о том, что журналист Валентин Баглюк, автор статьи «Трупы на свалке», находится вне пределов досягаемости, огорчило Парыгина. Значит, этот вариант раскручивания ситуации для добывания денег придется оставить. У Евгения Ильича был и запасной вариант, но прибегать к нему очень не хотелось. Опасно. Более того, если эту карту все-таки разыграть, то придется навсегда распроститься с будущими заказами. На карьере наемного убийцы надо будет ставить большой жирный крест, если вообще удастся живым выбраться. Но делать нечего, Лолита уже в панике, и необходимо срочно доставать деньги и отдавать долги брата.
Он долго и тщательно инструктировал Анну, как и что нужно делать. Девушка была далеко не глупа, и долго обманывать ее Парыгину не удалось, хотя он очень старался и выбирал такие выражения, которые позволили бы завуалировать неприглядную правду.
– Я случайно узнал о том, что некий человек хотел заказать убийство, – говорил он своей невесте. – Сначала я не придал этому значения, а потом прочитал в газете, что тот человек, которого хотели убить, погиб, и понял, что заказ состоялся. Поскольку я знаю, кто заказывал это преступление, я хочу взять с него плату за молчание. По-моему, это справедливо. Как ты считаешь?
– Справедливо, – соглашалась Анна.
Она соглашалась со всем, что говорил ей Евгений, смотрела на него влюбленными глазами и ловила каждое слово. Он был для нее божеством, настоящим мужчиной, смелым, решительным, умным и в то же время заботливым и ласковым. Для него она готова была сделать все. Для него и для себя, разумеется, потому что понимала: чем быстрее он найдет деньги, тем быстрее она станет его женой. А стать женой хотелось больше всего на свете.
– Ты должна назвать ему фамилию: Нурбагандов. Запомнила?
– Запомнила. Нурбандов.
– Не Нурбандов, а Нурбагандов. Нур-ба-ган-дов, – терпеливо произнес Парыгин по слогам. – Скажешь ему, что ты знаешь про заказ на Нурбагандова. Более того, ты знаешь, кому был сделан этот заказ. И хочешь получить гонорар за то, чтобы твоя осведомленность не распространилась дальше тебя.
– И сколько стоит моя осведомленность?
– Сорок тысяч долларов. Столько, сколько Лолита должна отдать кредиторам.
– А себе ты разве не хочешь что-нибудь оставить? Столько бьешься, стараешься, и все задарма? –
