В это время в дверь раздался резкий звонок.
Роман даже вскочил с постели, как будто это нарушало его нарциссическое оцепенение. Шептун пошел, открыл и что же – на пороге стоял он, Боренька-хохотун. Егор тоже оцепенел, но уже от удивления.
– Входите-входите, Боренька, – пробормотал Шептун.
И Боренька вошел, тихой такой, вкрадчивой походкой.
Шептун только развел руками.
– Метафизическим гостям всегда рады, – раздался вдруг голос с постели. Это был голос Романа, Нарцисса в гробу.
Все как-то прояснилось, но не совсем.
Егора поразило, что Боренька-то мрачен был по-особенному и хохота не раздавалось. Обычно на такие замечания Боренька хохотал, а здесь промолчал. И Егор почувствовал сразу, интуитивно, всей обнаженной кожей своей: с Боренькой что-то произошло. Боренька хохотать-то перестал, но первопричина этого хохота так в нем и осталась. Первопричина была тайная, и суть ее была в том, что мир нелеп, и к тому же иллюзорен, и можно потому хохотать над ним. Так, примерно, объяснял Боренька. Итак, хохот пропал, а первопричина осталась. И потому Боренька выглядел мрачновато, ибо внутри-то все застыло, а хохот исчез.
Присели у стола.
– Что же делать, – Егор нервно мял в кармане записочку.
Записочку к самому Никите, кто знает, от него, может быть, и к самому Павлу.
Шептун взглянул на Егора и вдруг подошел к Бореньке и на ушко ему шепнул: «Адресок-то я припас и дал вон Егорушке. К Никите ведь все сходится».
– Откуда же адрес? – спросил Боренька мрачно, без всякого хохота.
– С шепоту, откуда же еще, – вставил Нарцисс в гробу, а личико его настолько просветлело, что казалось, он парил в любви к себе.
Боренька попросил водочки, и рюмочка нашлась; выпив, он вдруг оживился, даже мрачность чуть сошла, а хохота не было, и, повернувшись лицом к Егору, Боренька легко сказал:
– Да пойдемте вместе, Егор, вдвоем-то веселей. Все-таки не в управление какое-то идем, не в офис, а к самому человеку грядущего…
Егор согласился.
– Конечно. Вдвоем лучше, – пробормотал он.
Шептун даже встрепенулся:
– Вот шепот-то мой, он помогает, помогает. Я как Роману-то нашепчу чего-нибудь, так как закатится, закатится, будто он не просто в гробу лежит, а в каком-то вечном гробу. И в этом вечном гробу своей вечностью-то и любуется. – Хе-хе-хе… – мелко захохотал Шептун.
Так неожиданно он открылся перед всеми. Дескать, Романа в гробу он холил…
Роман же только согласно кивал головой, но свою роль не отпускал.
«Шепот-то шепотом, – вдруг прояснилось на его лице, – знаю, что делаю. Против шепота тоже особых возражений не имею…»
Замолчали.
Выпили опять чего-то непонятного. То ли Шептун нашептал в рюмочке, то ли еще что…
Егора опять схватило:
– Ну чего ждать? Пойдем. Пойдем. Время еще есть. – Он взглянул на атлас. – За городом, недалеко, это же рядом.
Боренька кивнул головой.
– Идите-идите, – Шептун тоже встал. – Я вам нашепчу на дорогу. Идите, искатели.
Егор неожиданно похлопал Шептуна по плечу и пробормотал:
– Теперь ясно, чем вы в подвале занимались…
– Мало ли чего, подвал прошел, – ответил Шептун и провел их к двери.
Махнув им рукой из своего гроба, Роман наслаждался своей вечностью.
И они ушли из этой странной квартирки: туда, туда, в шум, на улицы.
Шептуна теперь Боренька ощущал иначе. «Серьезный он человек все-таки, ох серьезный», – думалось ему.
Боря молчал, ни о чем не рассказывал, ничего не говорил. Просто шел. Туда, вместе с Егором, опять искать Никиту.
А что же в конце концов в этом Никите? Во всем этом будущем, если и времени не будет?
Быстренько, но с пересадкой, доехали до вокзала, сели в электричку и оказались на одинокой пустынной пригородной станции, хотя и рядом с Москвой. Там буфетчица какая-то в углу торговала, и кошка лежала прямо у нее в окошечке. Торговала она квасом и еще чем-то.
Друзья подошли. Мистические выпили кваску, посмотрели на лес, на дорогу, на домики вокруг и по адресу пошли. Дальше, дальше, дальше…
