креслах в огромной гостиной за кофе. Разговор коснулся всяких деталей духовной реализации и прихода новой молодежи. И вдруг Буранов заметил:
– Я устал от людей, от всего, что относится к этой жизни, Таня, и вам я хочу в этом признаться. – Таня напряженно посмотрела на него. – Но главное: если мне не удастся войти в Абсолютную Неразрушимую Реальность, если она не вберет меня в Себя, я буду считать свою жизнь страшной катастрофой, даже если после смерти я попаду куда угодно: на высшее Небо, в Рай, в сферу нового человечества или высших богов… Все равно, как бы высоко все это ни было – для меня это катастрофа…
– Ну, все же быть богом – не такая уж страшная катастрофа, – робко вставила Таня.
– Нет, это катастрофа. Мне опротивел тварный мир. С меня хватит. Все это гибнет рано или поздно. Только Абсолютная Реальность по ту сторону всех миров, всего, что, так сказать, создано или проявлено…
– Вы будете там и вы есть там, – прервала его Таня.
– Это еще не финал, – странно ответил Буранов.
Возвращаясь от него домой, Таня не могла отделаться от этих слов, от признания Буранова, от этого беспощадного «экстремизма», от презрения к воплощенному миру.
Мысли ее раздваивались. Да, там – Вечность, но и здесь уютно. Да, там в конце концов Безопасность, глубина Бытия, там нет Смерти, но здесь – есть какая-то дразнящая острота, манящий ужас гибели, любовь к… своей жизни… Да, она все-таки любит себя и воплощенную, то есть Таню, как она есть тут, а не только как «зерно бесконечного»… Она любит каждый свой вздох, каждое свое движение, не только мысли, но и тела. В теле тоже ее самобытие. И никуда от этого не денешься, – заключила она.
…Значит, надо жить в двух параллельных мирах, в Вечном, путем погружения в Себя, но также и в этом. Вдруг в ее духе мелькнул огонь Чистого Вечного Сознания… Земное бытие перестало существовать… Но уже через полчаса, подъезжая на автобусе к своему дому, она с нежностью погладила свое горло, свои колени.
Но когда Таня вошла в дом, ее ожидало потрясение. В почтовом ящике лежало странное письмо, без штампа, без обратного адреса. Войдя в квартиру (там было пусто – муж на работе), она вскрыла письмо и вскрикнула от изумления: письмо было от Марины. Она прочла:
«Таня.
Я ухожу из видимого мира. Так необходимо. Я буду там и здесь. Надеюсь, ты не будешь грустить, Таня, это смешно, вспомни, кто ты. Кроме того, ты увидишь меня в конце своей жизни, я приду к тебе.
Марина».
Ошеломленная, Таня подошла к окну. Она чувствовала, конечно, что-то надвигалось, к тому же последнее время Марина как-то отъединилась, даже от нее, и она не знала, что с ней происходит. Но теперь «это» произошло, и Таня осталась одна перед лицом совершившегося.
Боль, страдание, ужас, восхищение Мариной – все это одновременно овладело ею. Нет сомнений в правдивости и решимости Марины. В этом она-то знала ее. Но что конкретно она совершила?
Что это значит – «ушла»? Во что ушла – в Бездну, в Рай, в другое состояние?
В Абсолютную Реальность над всеми мирами? И в конце своей жизни (Таня слегка усмехнулась) она увидит Марину. Но узнает ли она ее? Но кто это будет тогда? Мировое Сознание, взывающее из Бездны, Марина в огне Бессмертия, или просто Бесконечность Души Марины? Или, наконец, само воплощение Вечной России?
Но все же боль от утраты Марины, от потери, может быть, своего будущего «я», от утраты спутницы по бездонным метафизическим кругам бытия – стала упорно преобладать…
Впоследствии она даже не обратила внимания на звонки родственников, на сочный ехидный голос какого-то полковника милиции по телефону: «Сейчас мы, оказывается, не умираем, мы просто исчезаем бесследно и все… Без трупа… Нам еще этого не хватало, черт побери!..»
Все это прошло, как сон, как шепот из потустороннего мира.
Но теперь, сразу после получения письма, Таня решила одно: «надо ехать к Орлову».
На следующий день она и поехала к нему за город.
Подошла к дому и ахнула: он как-то странно изменился. Был один дом, а стал другой, то есть дом-то оставался прежним и без пристроек, но тем не менее по внутреннему ощущению стал другим: словно сам взял и изменился, будто вышел из другого времени. Все оставалось как прежде, но это «прежнее» создавало теперь совершенно иную внутреннюю картину, породило небывалые ощущения.
Таня позвонила, вошла.
Ее поразила заброшенность внутри. Точно дом этот переселился в непонятную Вечность. Свет стал странен. И возникало почему-то впечатление, что дом этот невидимо движется по какому-то иному, неведомому людям измерению.
Орлов тем не менее был тих и кроток. Но от этой кротости волосы у Тани чуть не встали дыбом.
– Садитесь, Танюша, – улыбчиво указал Орлов на поломанный стул.
И сам сел на такой же.
Таня уселась, а потом опять взглянула на Орлова. Кротости уже как не бывало – на нее смотрели не глаза, а ведущие бог весть куда темные глубокие впадины, внутри которых виделось еле уловимое движение. Таня испугалась, как бы они не затянули ее внутрь (тогда прощай нежность к своим коленкам и весь этот, так называемый мир).
Однако взгляд Орлова вовсе не выражал желания кого-либо втягивать: его взгляд был отрешен и направлен, как почувствовала Таня, в неизвестное.
Она собралась с духом и спросила:
– Григорий Дмитриевич, знаете ли вы, что Марина ушла, исчезла?
