соответственно что-нибудь существенное. Свидетелей тоже разыскать и собрать в одну кучку, чтобы можно было без лишних потерь времени предъявить им фотографию Сурикова. Сам же Коротков должен, проделав все это, сидеть на Петровке в своем кабинете и никуда не выходить, потому что Стасов привезет ему пакет с фотографиями и образцами следов, изъятыми на месте убийства матери Бахметьева. Если следы неустановленного лица, побывавшего в обеих квартирах, совпадут и если свидетели опознают Сурикова, то можно говорить о том, что у него был сообщник. О сообщнике также можно вести речь и в том случае, если в квартире Шкарбулей окажутся следы Сурикова. Значит, супругов-москвичей убил он, а Бахметьеву – сообщник. В любом случае, каким бы ни оказался ответ экспертов, это даст возможность Татьяне раскрутить Сурикова.
– Ася, я все понял, кроме одного. Почему такая бешеная срочность? Что за необходимость огород городить?
– Это долго рассказывать. Но ты мне поверь, так надо. Я тебе свидание сорвала, да?
– Уж конечно. От тебя разве дождешься чего хорошего. Все, целую нежно. Да, погоди-ка, – спохватился Юрий, – рассказывать Гордееву можно или все «срочно-секретно-губЧК»?
– Можно, никаких секретов, если не боишься, что нам за нарушение всех мыслимых и немыслимых правил головы пооткручивают.
После разговора Настя почувствовала себя более уверенно. Юра абсолютно надежен, как танковая броня. Он сделает все, что надо и как надо, чего бы ему это ни стоило. Жаль, конечно, что сорвалось свидание. Ему так редко удается вырваться, чтобы просто погулять с Люсей по городу, хотя бы час, один раз в месяц. У Юрки сумасшедшая работа, у Люси сумасшедший муж. А жить когда?
В дверном замке клацнул ключ, послышались шаги и голос Ирочки:
– Настя! Мы приехали!
Всю дорогу до аэропорта Пулково Ира сокрушалась по поводу того, что Настя и Татьяна целый день голодные, забыв при этом, что сама она точно так же ничего не ела с тех пор, как утром кормила Настю завтраком.
– Нет, ну куда это годится? Что же это за работа такая идиотская у вас? Почему надо было сразу мчаться в аэропорт, вместо того чтобы спокойно пообедать и только потом ехать?
– Ира, в Москве, в Шереметьеве, сидит Стасов и ждет пакет. Неужели вам его не жалко? – пыталась увещевать ее Настя.
– Знаю я ваше Шереметьево, – упрямилась Ира, – там на каждом шагу можно поесть, он от голода не умрет.
В аэропорту Настя разыскала отдел милиции и через двадцать минут уже передавала пакет командиру экипажа. Самолет вылетал через полчаса. Пока все шло более или менее успешно.
На обратном пути она попыталась представить себе завтрашний день. Как его построить, чтобы все получилось и чтобы вечером уехать в Москву втроем?
Через полтора часа Стасов заберет пакет и повезет его на Петровку. Будет уже часов восемь вечера, когда Юра Коротков сможет отнести образцы экспертам. Пусть посмотрят и ответят на вопрос, не Сергей ли Суриков побывал в вечер убийства в квартире Шкарбулей? Пока они будут сравнивать образцы, кто-то, может быть, сам Коротков, а может быть, и еще кто-нибудь, поедет к свидетелям показывать фотографию Сурикова. Интересно, где Юрка их соберет? А вдруг удастся всех их привезти на Петровку? Нет, маловероятно, это слишком сложная задача для такого ограниченного времени. Если окажется, что следы на месте убийства принадлежат Сурикову и свидетели его опознают, Татьяна дожмет этого мальчишку и сможет за завтрашний день собрать достаточное количество фактуры, чтобы его обвинить. Потом дело доведут и без нее. Только бы не забеспокоились эти «приватизаторщики», только бы не почуяли запах паленого. Жизнь работника милиции стоит так же мало, как жизнь любого гражданина. Никто не останавливается перед убийством человека в погонах. И что ужаснее всего, никого не остановит тот факт, что человек этот – женщина.
Глава 7
Насте постелили в гостиной на огромном раскладывающемся диване. Памятуя бессонную ночь в поезде, она была уверена, что сможет быстро уснуть и крепко проспать до утра. Но не тут-то было. В голове все время крутились мысли о расстрелянном много лет назад Сергее Бахметьеве, его вдове и матери. Если все дело в присвоенных когда-то ценностях, то понятно, что Елену Шкарбуль и ее мужа убили из-за них, а Софью Илларионовну – потому что она знала, чьи это деньги и кто может заявить свои права. Больше никак не получалось. По отдельности убийства в Москве и Петербурге могли быть совершены из-за чего угодно, но вместе?
Она крутилась с боку на бок, потом решительно встала, закуталась в халат, который ей одолжила Ира, и вышла на кухню. Не успела она закурить, как послышался скрип двери, потом осторожные шаги, и на кухне появилась Татьяна. С чисто умытым лицом и распущенными волосами, в длинной, до пят, нежно-сиреневой ночной рубашке она казалась рано располневшей молоденькой девушкой. В эту минуту никто не сказал бы, что ей тридцать пять, она следователь, в третий раз замужем и ждет ребенка.
– Ты чего не спишь? – вполголоса спросила она. – Нервничаешь?
– Да нет, скорее просто переживаю. Таня, у тебя часто начальники менялись?
– Конечно. За все время работы их штук шесть сменилось.
– И как, трудно к новому привыкать?
– Трудно только в первые два раза, – улыбнулась Татьяна. – Потом вырабатывается стереотип, механизм приспосабливания, и дальше уже легче. Почему ты спрашиваешь об этом?
– Гордеев уходит.
– И для тебя это проблема? – удивилась Татьяна.
– Не то слово. Трагедия. Я десять лет с ним проработала. Это вообще всего лишь второй начальник в моей жизни. Не представляю, как я буду без него. Да и не только я, все мы в ужасе. Понимаешь, у нас как- то сложилось впечатление, что Колобок – вечен, что он будет с нами всегда. Умом-то мы понимали, что так не бывает, но думать об этом не хотелось. Он есть, он каждый день на работе, мы за ним как за каменной стеной. Это ведь очень важно, когда ты не боишься своего начальника. Доверяешь ему.
– Естественно. Если боишься начальника, то пытаешься скрыть от него ошибки и неприятности, а они потом разрастаются до такой катастрофы, с которой уже и не знаешь, что делать.
– Вот-вот, – подхватила Настя. – Он же сам нас всегда учил: ошибки надо признавать и исправлять немедленно, пока еще можно что-то исправить. Мы со своими ошибками постоянно к нему бегали, может быть, потому и работали намного успешнее, чем многие другие. И потом, он нас приучил к тому, что за наши ошибки мы перед вышестоящими начальниками не отдуваемся. Он сам всегда ходил «на ковер», нас прикрывал. Нам, конечно, мозги вправлял, но по делу. И потом, он умел это делать как-то необидно. Получается, он приручил нас, а теперь бросает. Я знаю, я не имею права так говорить. Никто не имеет права требовать от человека, чтобы он ломал свою жизнь из жалости к подчиненным. Это глупо.
– Не знаю, – задумчиво произнесла Татьяна. – Я ведь попала почти в такую же ситуацию. Приручила Ирку, взяла ее на свое иждивение, она и привыкла, что можно не работать и не иметь профессии и при этом ни в чем не нуждаться в материальном плане. Она постоянно чувствовала свою нужность, необходимость, то есть у нее не было тоски от ощущения собственной никчемности, бесполезности. И когда встал вопрос о том, что я уезжаю, а она остается, я чувствовала себя ужасно виноватой. Мне казалось, что я не имею права ее бросать. Конечно, все получилось к лучшему, когда оказалось, что у меня будет ребенок. Просто стало понятно, что мы друг без друга не обойдемся. Я ее не брошу. И она меня тоже.
– Хорошо вам, – с завистью вздохнула Настя. – Чем бы эдаким Колобку забеременеть, чтобы он понял, что не должен с нами расставаться?
– Пусть он забеременеет какой-нибудь идеей. Например, придумает новое подразделение, которое сам и возглавит, а вас всех к себе заберет.
– Ну да. А убийства раскрывать кто будет?
