предполагается изложить в третьей главе. И Оборин составил для себя график, согласно которому он до Нового года закончит обработку эмпирики, а потом скроется от всех месяца на полтора и спокойно все допишет. На самом деле ему уже сейчас было ясно, какие именно выводы следуют из собранного материала, так что третью главу он мог бы написать хоть сейчас. Но правила требовали, чтобы эмпирический материал был подан в определенном виде – с таблицами, диаграммами, расчетами, с подробным описанием, где и как изучались уголовные дела, по какой анкете. Эта работа не требовала большого интеллектуального напряга, ее можно было делать урывками, по два часа в день, чем Оборин и собирался заниматься в предстоящие три месяца, вплоть до Нового года.
Однако появление в его жизни Ольги заставило Юрия внести коррективы в тщательно разработанный план завершения диссертации. Они провели вместе четыре упоительных дня, а потом пришлось открыть глаза перед суровой действительностью в лице Ольгиного ревнивого и строгого супруга. О том, чтобы медсестра оставила свой пост и ушла с работы во время дежурства, не могло быть и речи. После смены все ее передвижения жестко контролировались мужем.
– Давай я буду приходить к тебе на работу, когда ты дежуришь в ночную смену, – предлагал Юрий. – Ведь ночью у вас наверняка спокойно, все спят.
– Ты с ума сошел, – грустно усмехалась Ольга. – Весь персонал отделения знает моего мужа, он в профилактических целях со всеми перезнакомился. Дежурный врач тут же доложит ему о твоем приходе.
– Как же быть? – растерянно спрашивал Оборин. – Что же, мы теперь вообще не сможем видеться?
– А я тебя предупреждала, что так и будет.
– Да, конечно, – кивал он. – Но ведь должен быть какой-то выход. Не может быть, чтобы его не было.
– Не знаю, – пожимала плечами Ольга. – Лично я никакого выхода не вижу.
В таких пустых телефонных переговорах прошло два дня, когда Юрия осенило.
– А я могу лечь в твою больницу?
Она с трудом сдержала облегченный вздох. Господи, как много времени ему понадобилось, чтобы додуматься до этого! Ольга уже начала побаиваться, что Юрий не сможет самостоятельно дойти до такой простой мысли. Но сейчас нужно было сыграть точно, нигде не пережать, чтобы не спугнуть.
– Ну, в общем… – промямлила она как бы неуверенно. – Это можно устроить. Но это стоит денег, и немалых. Ты сможешь заплатить?
– Взятку, что ли, дать?
– Нет, ты не понял. У нас коммерческое отделение, лечение платное. Примерно сто долларов в сутки. Потянешь?
– Господи, да от чего ж у вас там лечат за такие деньги?! – изумился Оборин.
– Да ни от чего, – рассмеялась Ольга. – Когда-то это было закрытое отделение Четвертого главного управления Минздрава, здесь выводили из запоев членов ЦК и правительства и их родственников. Жен отхаживали после стрессов, детей – после суицидальных попыток. Лечили от пристрастия к наркотикам. Были такие, кто полностью менял зубы, удалял все свои и имплантировал новые, но после удаления собственных зубов нужно было где-то отлежаться, чтобы никто эту небесную красоту не увидел. Так что в нашем отделении не только выдающиеся члены партии и правительства полеживали, но и народные артисты, любимцы публики, телевизионные дикторы. Здесь роскошные одноместные палаты типа гостиничного «люкса», ресторанное питание по предварительному заказу, но в соответствии с прописанной врачом диетой, первоклассный уход, витамины, поддерживающая терапия. Только раньше это все было за счет налогоплательщиков, а теперь – за счет желающих поправить здоровье.
– И кто же у вас теперь лечится? Опять члены правительства и их семьи?
– Не скажу.
– Как это? – оторопел Оборин. – Почему не скажешь?
– Нельзя.– Она ласково засмеялась. – Это одно из условий пребывания в нашем отделении. Мы сохраняем полную анонимность. У нас даже палаты запираются снаружи, чтобы пациенты не разгуливали по коридору и не заглядывали «в гости» к соседям. Каждый наш пациент может быть абсолютно уверен, что в его палату не войдет никто, кроме медсестры и врача, и никто из посторонних не узнает, что он здесь лежит.
– Значит, когда ты дежуришь, в мою палату не может войти никто, кроме тебя и врача? – обрадовался Оборин, и Ольга поняла, что он клюнул. Он сказал «в мою палату» – мысленно он уже лежал в клинике.
– Никто, – уверенно подтвердила она. – Но наши пациенты, знаешь ли, народ капризный, они не любят, когда их беспокоят, поэтому существует расписание, которое никогда не нарушается. В девять утра приходит медсестра, приносит утренние лекарства и завтрак. В три часа – дневные лекарства и обед, в восемь – ужин. Перед ужином, с семи до восьми, по палатам ходит врач и беседует с каждым пациентом. У нас обходы вечерние, а не утренние. Так повелось с самого начала. Вот и все. Больше к тебе в палату никто входить не будет. Три раза придет сестра и один раз – врач. Все остальные визиты – только по твоему вызову. В каждой палате есть кнопка вызова медсестры и отдельная кнопка для врача. Можно, например, позвонить медсестре и попросить чаю или кофе, или что-нибудь перекусить, если голоден и если диетой не запрещено. Одним словом, у нас, конечно, хорошо, но и дорого. Так что не знаю даже, Юра, имеет ли смысл…
– Господи, да, конечно же, имеет! – горячо перебил ее Оборин. – Тут и думать нечего. Деньги я найду, хотя бы недельки на две, ты не сомневайся. Что мне нужно сделать? Направление какое-нибудь взять? Анализы?
– Ничего не нужно, Юра. Я запишу тебя на консультацию к заведующему отделением, ты придешь и скажешь ему, что хотел бы полежать две-три недели в нашем отделении. Тебе нужно заканчивать диссертацию, а у тебя работа не идет. Слабость там, вялость, голова болит, бессонница, сосредоточиться не можешь. В общем, эту часть ты сам придумай, можешь говорить все, что хочешь, диагноз значения не имеет, потому что у нас, как я уже сказала, ни от чего не лечат, у нас скорее в чувство приводят, дают человеку отоспаться, привести нервы в порядок, набраться сил. Понимаешь? Скажешь Александру Иннокентьевичу, что тебе нужно срочно дописывать диссертацию, время поджимает, а голова не варит. Этого будет достаточно, чтобы он тебя положил к нам. А дальше все просто. Возьмешь свои бумаги,
