отыскав на коре живое местечко. Затем прислонился к дереву пылающим лбом.
Плюнуть на все и вернуться на щите? Вновь увидеть человеческие лица, услышать смех и чужой говор, а не собственный голос, воспроизведенный машиной.
Признать свое поражение? Снова стать рядовым физиком, которых тысячи и тысячи? Ковыряться в частных экспериментах, не видя дальше собственного носа? Всю жизнь гоняться за какой-нибудь микрочастицей – и так и не поймать ее?
Отказаться от попыток найти связь вещей, и никогда уже не возвыситься над хаосом микромира.
Нет, что угодно, только не это!
Альвар опустился на колени и принялся затачивать лезвие ножа о выпуклую поверхность гранитного валуна, сглаженную временем и непогодами.
Глупо, конечно, таким манером завершить жизнь. Но что делать? В сущности, у него нет другого выхода. Он умрет, и плоть его сгниет, а одежда истлеет. Кто знает, через сколько лет в это заброшенное ущелье случайно забредет одинокий путник? Магнитная защита Вороньего гнезда к тому времени разладится. Отбившийся от группы альпинист или геолог обнаружит в ущелье странный купол, заржавевшие приборы, дерево, испещренное потемневшими зарубками, и рядом – побелевший скелет. Путник будет думать и гадать, но никогда не узнает он о трагедии, которая разыгралась в заброшенном ущелье.
Возможно, человечество никогда не было так близко к разгадке самой сокровенной тайны природы, как в те годы, когда он, Альвар Жильцони, добровольный отшельник, исступленно трудился в Вороньем гнезде, пытаясь сплавить воедино тысячи и тысячи разноречивых данных.
Но кто сказал, что создать уравнение мира способен только он, Альвар Жильцони?
Может быть, найдется на белом сеете еще кто-нибудь, способный взвалить на плечи бремя единой теории поля?
Пораженный этой мыслью, Альвар замер у валуна.
Теперь, когда он у края банкротства, вдруг может оказаться, что есть такой счастливчик, которому задача по силам. Он добьется того, чего не сумел достичь Альвар Жильцони. И может быть, ценой неизмеримо меньших усилий.
Несправедливо.
Но разве не смешно говорить о справедливости в этом мире?..
Неудавшегося физика Альвара Жильцони едва ли кто-нибудь вспомнит.
Нет, черт возьми, роль неудачника – не его роль. Так просто он не уйдет со сцены. Занавес не опущен, действие продолжается.
Есть еще один слабый шанс – просмотреть тщательно собственные расчеты. Может быть, в них вкралась ошибка, которая свела на нет все хитроумные построения Альвара?
Он размахнулся, швырнул консервный нож и решительно зашагал к куполу, который призывно светился.
Для начала Альвар наскоро перекусил. Даже осточертевшие брикеты показались ему на сей раз вкуснее обычного. Затем сел к столу, придвинул калькулятор и погрузился в проверку расчетов.
Миновала неделя, и Жильцони понял, что надеяться не на что. Ошибок в расчетах он не обнаружил. По крайней мере явных ошибок. Но ошибкой могло оказаться любое предположение, любая гипотеза, на которых зиждилась его теория.
Нет, не выбраться ему из этой тины предположений, при одних условиях – справедливых, при других – противоречащих друг другу.
Все кончено. Эта неделя отняла у него последнюю надежду. В бороде появились первые седые волосы.
Разве не принес он в жертву своей идее все, что является самым ценным для заурядного человека, – молодость, карьеру, наконец, личное счастье?
А кто-то другой сорвет походя плод, за который Жильцони готов отдать жизнь.
Он, Альвар Жильцони, выстрадал единую теорию поля. Честь открытия уравнения мира должна принадлежать ему и никому другому на свете!
…Припомнился далекий разговор с доктором Кушем, положивший начало их сближению. Они проводили тонкий опыт по дифракции фотонов. В лаборатории было душно и сыро, несмотря на включенные кондиционеры.
Марк Нуш расстегнул ковбойку и, тяжело дыша, уселся на угол стола.
– О чем ты задумался, Альви? – спросил он своего ассистента.
Жильцони отвернул голову от установки и, несмело улыбнувшись, произнес:
– О единой теории поля.
Он ожидал разноса за то, что отвлекается во время ответственного опыта, но Нуш неожиданно сказал:
– Я тоже думаю о единой теории поля. Знаешь, мальчик, кому она окажется по плечу?
– Кому? – жадно спросил Альвар.
– Тому, кто ничего не принимает на веру. Кто ставит под сомнение научные догмы, которые другим физикам кажутся бесспорными. Таким был Альберт Эйнштейн.
Жильцони почувствовал необъяснимую тягу к тому человеку, который угадывал самые сокровенные его мысли.
