годов по пересадке сердца. Опыты мучительные, один за другим кончавшиеся плачевно: хирургам не удавалось преодолеть несовместимость тканей, организм рано или поздно отторгал чужую ткань, и человек умирал. А теперь пересадка сердца – обычное, хотя и весьма дорогостоящее дело.
Правда, одновременная пересадка человеку и сердца, и печени, и искусственного мозга – это, пожалуй, многовато. Недаром Мензи называют величайшим медицинским светилом Солнечной системы.
– Пустое, я не обидчив, – сказал Исав. – Вживили мне все это хозяйство, а дальше началось то, чего хирурги и биофизики предвидеть не могли.
– Сердце? – спросила Шелла.
Исав покачал головой.
– Сердце работало как надо, – сказал он. – И печень то же самое, и мозг. Но вся штука в том, что трудились они несогласованно, каждый орган – если можно так выразиться, сам по себе: сердце не слушалось указаний мозга, мозг не очень считался с импульсами, которые идут от нервных клеток, и так далее.
– Как же так? – произнесла Шелла.
– Дело в том, что одному человеку еще не приходилось пересаживать так много добра, – пояснил Исав. – Я был первым. Чего-то медики, видно, недоучли.
– Но теперь все в порядке?
Исав улыбнулся:
– Как видите.
– Мензи вас воскресил?
– Нет, Мензи спасовал, – покачал головой Исав. – Жизнью я обязан Жильцони.
– Полно тебе, Абор, – процедил Альвар и сшиб в воду факел, чадивший близ обрубка, на котором они втроем сидели.
– Хозяин отладил меня, как машину, – сказал Исав. – Несколько месяцев возился, ночей не спал.
– Опять хозяин? – резко повернулся к нему Жильцони.
– Извини, Альвар. Сам не знаю, откуда привязалось ко мне это словечко – хозяин, – виновато произнес Исав. – Знаете, у меня после клиники часто так бывает, – обратился он к Шелле, – будто кто шепчет в мозгу: сделай то, сделай это. Или какое-нибудь слово привяжется и сидит, как заноза.
– Но это же чудо, что вы остались живы! – восторженно воскликнула Шелла. – А ты более скрытный, чем я думала, – посмотрела она на Альвара. – Никогда ни словом мне не обмолвился, что спас жизнь человеку.
– Пустяки! – сказал Альвар. – Тоже мне, героический поступок. Напичкал я Исава, раба божьего, разными реле, установил между ними радиоконтакт с обратной связью – и дело с концом.
– Вас ничто после пересадок не беспокоит? – спросила Шелла Исава.
– Да как сказать… – неожиданно замялся крепыш. – Полного счастья, наверно, не бывает. Все бы ничего, только боли в затылке иногда мучают. Припечет – жизни не рад. Словно кто в мозжечок раскаленную иглу тычет. Вот и нынче – схватило, когда я надумал добираться сюда, к Альвару… А потом отпустило.
Шелла сочувственно вздохнула:
– Скажи, Альвар, неужели ничего нельзя сделать с этими болями? – спросила она.
– Я не хирург, а физик, – резко ответил Жильцони. Видно было, что разговор ему неприятен.
– Есть одно средство заглушить боль… – начал Исав.
Жильцони погрозил ему пальцем, и тот умолк.
– Орник в порядке? – спросил он.
– Да.
– Ты загрузил его?
– Полностью. Меня вдруг осенило, что нужно взять с собой… – начал Исав.
– И куда летим, тебя тоже осенило? – перебил Жильцони.
– В Скалистые горы.
– Верно.
– Вертится еще в голове название – «Воронье гнездо», а что за гнездо – хоть убей, не знаю, – пожаловался Исав.
– Все в порядке, Абор, – успокоил его Жильцони. – Гнезда еще нет, мы совьем его.
Исав потер лоб.
– Зачем я прибыл сюда, на плот? – пробормотал он. – Не понимаю…
– Ты прибыл сюда для того, чтобы я перед вылетом убедился, что все в порядке.
– Не понимаю…
– Этого от тебя и не требуется, – усмехнулся Альвар. – Ступай к орнику и жди меня.
Исав, неуклюже поклонившись Шелле, двинулся к лодке сквозь заметно поредевшие пары
