будет, или от новенькой ХБ формы. А уж о керосине, то и говорить не чего. Он во все времена был в деревне большим дефицитом! Тем более, я думаю, курс обмена был очень привлекателен. Да, что и говорить, умен наш 'зам по тылу'.
— Однако, — продолжал Мисюра, — есть много НО! Общая численность личного состава увеличилась в четыре раза. Уже сейчас нам приходится для обмена уезжать на десять — пятнадцать километров, так как на ближайших хуторах уже запаслись и керосином и обувью. К тому же свежие продукты долго не хранятся, а возить с собой живых поросят и кур, тоже не выход. Конечно, часть мяса мы коптим и засаливаем, а так же готовим запасы сухарей, но на одних сухарях и солонине много не повоюешь. Поэтому, долго оставаться на этом месте мы не можем. Да и после нашего нападения на колонну, немцы нам этого не позволят. Прорываться к своим, без предварительной разведки и договоренности с нашими передовыми частями, я считаю, не разумно. При такой попытке прорыва, наши могут принять нас за наступающих немцев, тем более, что вид нашей техники не знаком здешним солдатам. В результате, по нам будут стрелять и немцы и наши, что приведет к большим потерям в технике и людях. Поэтому, я считаю необходимым, срочно сформировать группу и отправить ее через линию фронта, для согласования места и времени прорыва основных сил дивизиона, которые все это время должны рейдовать в прифронтовой полосе, на удалении пятьдесят — сто километров то линии фронта, продвигаясь вслед за ней не восток. Отправляемая группа должна иметь частоты и коды для связи командования Красной Армии и дивизиона. У меня все.
— Хорошо, — сказал Васильев, — лейтенант Гелеверя, вам слово.
— В общем, я во многом согласен с тем, что говорил прапорщик Мисюра. Но, я предлагаю отправить на прорыв к своим, не группу, а целый отряд, человек двести пятьдесят, триста. Этот отряд мог бы взять с собой, например, пару наших автоматов с патронами и пару радиостанций, для образцов. Может быть, имеется какая то техническая документация на самоходки и ЗСУшки, часть ее тоже можно было бы отправить с этим отрядом. Все образцы обвязываются взрывчаткой и при угрозе захвата немцами, уничтожаются. Запас боеприпасов можно везти на телегах, выменянных, или, в крайнем случае, конфискованных у местных крестьян. На некоторые телеги можно установить пулеметы, превратив их в подобие тачанок.
По выходу в расположение наших войск, добиваться возможности доклада о дивизионе в Москву. К Сталину, вероятно, не удастся сразу пробиться, а вот Берия, по моему, более реальный вариант. Тем более, что обычно его ведомство курирует все новые разработки оружия.
Полоса, в которой дивизион может нормально передвигаться вдоль линии фронта, не такая уж большая, с севера нас подпирают белорусские болота, а с юга — степь, где дивизион как на ладони у немецкой авиации. Как лучше рейдовать дивизиону, в полном составе, или разбиться по батарейно, честно говоря, не знаю, и в том и в другом случае, есть свои плюсы и минусы. Возможно, то, что я сейчас скажу, не совсем патриотично, но я считаю, что для сохранения дивизиона, ему необходимо на какое то время затаится, а отвлекать внимание немцев мог бы отряд, с шумом шарахающийся в немецком тылу. Целью этого отряда должны быть штабы, узлы связи, железнодорожные и автомобильные мосты, тыловые колонны и склады снабжения. Естественно, в составе отряда должна быть артиллерия. Я думаю, после нескольких удачных нападений, немцам будет не до поисков дивизиона, во всяком случае, искать его они будут не так активно.
Мое выступление получилось несколько сумбурным, ну да что успел собрать в голове. Я думаю, в конце можно будет дополнить то, что забыл сказать сразу.
В принципе, большого количества вариантов действий и не было, поэтому остальные выступавшие дополняли и развивали сказанное Мисюрой и мной. Был, например, предложен вариант прорыва группы связи на трофейной техника, или уж совсем фантастический вариант захвата самолета и полета на нам в Москву. Хотя были и более реальные предложения. Командир второй батареи, капитан Кравцов, предложил, чтоб отряд направляемый для связи, возглавил кто-то из офицеров дивизиона. Командир зенитной батареи, капитан Профатилов, предложил отправить один из комплектов документации на ЗСУ и кого-то из офицеров зенитной батареи. Мое предложение затаиться, сразу принятое в штыки, постепенно находило понимание. Ведь действительно, частые перемещения дивизиона, шум от передвижения которого слышен на несколько километров, скорее выдаст немцам его местоположение. А учитывая большое количество националистов и усиленный поиск дивизиона немцами, любое наше передвижение будет известно противнику. Если же затаиться в каком ни будь глухом углу, а население близлежащих хуторов блокировать, шансы обнаружения немцами дивизиона, уменьшаться. Конечно, ни о каких боевых операциях, на это время, не может быть и речи. Тут уж основная задача по передаче техники нашему командованию, вступает в противоречие со стремлением повоевать. К тому же, не очень большой, пешей, хорошо вооруженной и обеспеченной боеприпасами колонне, проще пройти к своим, так что бездействие основных сил дивизиона будет не долгим.
Обсуждение было в полном разгаре. Абросимов и Васильев, делали заметки в своих блокнотах, внимательно слушая выступавших. Сидевший неподалеку от них наш начальник разведки, капитан Суховей, достал из своей полевой сумки и положил на стол стопку небольших тонких книжечек, похожих на офицерские удостоверения. Беря книжки по очереди, он что то записывал в свой блокнот и откладывал их в сторонку. Я наблюдал за этими не понятными манипуляциями, поэтому увидел, что, открыв очередную книжку, он внимательно посмотрел прямо на меня. Затем толкнул локтем Васильева и протянул эту книжку ему. Заглянув в нее, Васильев тоже внимательно посмотрел, несколько раз переводя взгляд то на меня, то внутрь открытой книжки. Наклонившись, он что то прошептал на ухо Абросимову и передал ему открытую книжку. Глянув в нее, Абросимов тоже внимательно посмотрел на меня, закрыл книжку и положил ее рядом со своим блокнотом, что то коротко сказав Васильеву. Суховей продолжил свою работу, но я часто ловил его заинтересованный взгляд. Я не понял, чем привлек такое внимание к себе, и почему это связано с какой то книжкой. Но не будешь же удовлетворять свое любопытство прямо посреди совещания. Слушая выступающих, я отвлекся, и забыл об этих переглядках.
Прошло два часа, когда Абросимов объявил перерыв на двадцать минут. Хотя Абросимов не курил, он понимал, что у наших завзятых курильщиков уши уже в трубочку заворачиваются и никаких других мыслей, кроме как о сигаретке, в их головах уже нет. Офицеры, негромко переговариваясь потянулись к выходу. Абросимов, Васильев и Суховей остались на своих местах. Не успел я подойти к выходу, как услышал голос Абросимова.
— Лейтенант Гелеверя, подойдите ко мне.
Я направился к ним. Абросимов, подождав, пока я подойду ближе, похлопал по скамейке рядом с собой и сказал:
— Присаживайся Миша, разговор есть.
Судя по такому началу, разговор предстоял неофициальный. Усевшись, я вопросительно посмотрел на командиров. Подвинув мне ту самую книжечку, которую он отложил ранее, он сказал:
— Посмотри внимательно, и если сможешь, объясни.
Передо мной лежала небольшая тонкая книжечка, с надписью ' Удостоверение личности командира РККА'. Открыв ее, я на короткое время опешил. Первое, что сразу бросилось в глаза, моя фотография и фамилия «Гелеверя». Но, рассматривая внимательнее, я понял, что фотография все таки не моя, просто человек на ней очень похож на меня, ну или я на него. Да и имя, отчество были не мои. Я держал в руках документы на имя старшего лейтенанта Гелевери Ивана Прокофьевича, 1918 года рождения, уроженца села Новая Прага, Кировоградской области, командира батареи 36-го отдельного артиллерийского дивизиона.
Я думал, а отцы-командиры ждали моих комментариев. Увиденная мной офицерская книжка, явилась неким катализатором и отрывочные до этого момента мысли и догадки в моей голове, сложились в некую, более или менее упорядоченную систему.
— В принципе, чего-то такого можно было ожидать, — начал я.
— Чего такого? — нетерпеливо начал Васильев, но был остановлен жестом Абросимова.
— Дело в том что, скорее всего мы находимся не в своем прошлом, как мы думали, а в параллельной реальности, что этот документ как раз и подтверждает.
— Что за параллельная реальность, объясни подробнее, — попросил Абросимов.
— В общем-то, мое мнение основано на чтении научной фантастики. Когда то я читал такой фантастический рассказ, по моему, он называется 'Эффект бабочки'. Суть его заключается в том, что, попав в глубокое прошлое и случайно оступившись, главный герой раздавил маленькую бабочку. Это, казалось бы, совсем не значительное событие, вызвало кардинальные изменения в его времени. Но, если это так, то одним своим фактом попадания в прошлое, мы сильно изменим будущее, и может так случиться, что в этом будущем нам уже не будет места, по той простой причине, что многие просто не появятся на свет. Ведь их родители, не встретятся друг с другом. Соответственно, в 1981году нашего дивизиона, в том виде, каким он был в нашем времени, уже не будет, и петля времени не замкнется.
Поэтому, я считаю, что есть два более объяснимых варианта: либо с момента нашего появления возникает новая ветвь истории, либо миры существуют параллельно, например как провода в многожильном кабеле. По разным причинам время в одном мире может отставать или опережать время в другом мире. Так же, миры могут быть похожими в своем развитии, а могут очень отличаться. Проводя дальнейшую аналогию с многожильным кабелем, в случае нарушения изоляции между жилами — мирами, происходит «пробой» и люди одного мира оказываются в другом. Мы попали в очень похожий на наш мир, но разница во времени между нашими мирами сорок лет. Кроме этого, существуют и другие отличия, не такие заметные, вот этот документ — одно из таких отличий.
— Давай по подробнее.
— В нашей реальности, события разворачивались следующим образом. Мой дед, который до революции был бедняком, имел пять братьев. Когда после революции всем наделили панскую землю, он с братьями организовал что-то вроде семейного кооператива. Пока другие продавали и пропивали полученную землю, братья с семьями много работали и к началу коллективизации смогли создать довольно крепкое хозяйство, в котором было больше десятка лошадей и коров, отара овец, конная косилка, три плуга, сеялка. Собирались покупать паровую молотилку. Когда грянула коллективизация, все это имущество забрал «комбед», который и возглавил созданный колхоз. От высылки в Сибирь спасло лишь то, что когда имущество кооператива разделили по братьям, получилось не так уж и богато. Дед, обиженный таким отношением, идти в колхоз не захотел. В 1933-м году, когда начался голод, он уже ослабевший от недоедания, пошел устраиваться на железную дорогу путевым рабочим, и пропал. Его старший сын, то есть, мой дядька, как раз Иван Прокофьевич, которому в ту пору было пятнадцать лет, пошел его искать и тоже пропал. В нашей реальности никаких сведений о них больше не было. Скорее всего, у них не хватило сил и они умерли в степи, хотя не исключен вариант, что кто-то их убил и съел. Такие случаи бывали в то время. В этой же реальности, скорее всего, семья деда успела перебраться и устроиться на железную дорогу, поэтому Иван остался жив и даже стал офицером. Хотя, могло быть и так, что в этой реальности не было такого голода. Я думаю, нужно подробно расспросить Короткевича и Горовца. Раз уж появились такие различия, значит, возможны и более серьезные отличия в наших историях. Кстати, откуда эти документы? Интересно было бы поговорить с их владельцем.
— Поговорить не получится. Эти документы Лучик нашел на соседнем хуторе, в доме главаря банды националистов, которую мы ликвидировали сегодня вечером. Так что, скорее всего, владелец этих документов был убит бандитами — ответил Васильев.
— А знаешь, Николай Макарович, — обратился он уже к Абросимову, — в словах Гелевери что то есть. А я не мог понять, в чем дело!
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, взять хотя бы противотанковые ружья. У нас они появились в войсках в конце сорок первого, а здесь уже есть на складах. Или бомбардировщики Ю-87, «Лаптежники». У нас, если судить по документам, на этом участке фронта они не применялись, а здесь летают, сволочи. Да и самолет — разведчик FW-189A, называемый у нас «Рамой», в нашей реальности появился на Советско-Германском фронте только к декабрю 41-го, а здесь он летает уже в июне.
Нужно сказать, что наш начальник штаба готовился этой осенью поступать в академию. Поэтому уже почти год прилежно писал конспекты, изучая историю Второй мировой войны по архивам и мемуарам. Вот поэтому он и обратил внимание на эти отличия.
— Необходимо действительно подробно расспросить местных офицеров, особенно уточнить, кто сейчас какие посты в руководстве занимает. А то будем рваться к Берии, а он здесь расстрелян как враг народа! Нужно заняться этим немедленно, без такой информации мы не сможем принять правильное решение — сказал Абросимов.
— Я больше не нужен? Разрешите идти? — подал голос я, видя, что командиров уже занимают новые задачи.
— Можешь идти, — отпустил меня Абросимов, — пригласи к нам Короткевича и Горовца, а нашим офицерам передай, пусть далеко не расходятся. О продолжении совещания будет объявлено дополнительно.
Выйдя из сарая, я с удовольствием, полной грудью, вдохнул свежий ночной воздух. Хотя в сарае и хватало дырок и щелей, спертость воздуха от присутствия большого количества людей, конечно чувствовалась.
Увидев Короткевича, я подошел к нему, обратился по форме и передал, что командир хочет видеть его и Горовца. Конечно, будь он одним из наших офицеров, я бы просто сказал ему, что командир зовет. Но в книжках писалось, что в Красной Армии очень болезненно относились к нарушениям уставного обращения, так что приходилось соответствовать. Хотя кто его
