единственное в России. Что же до общего недостатка, то вы, Федор Федорович, употребили очень хорошее слово – разведанные. Поверьте теперь уже моему опыту как Нар… — он подавился словом. — Я имею в виду, разведанные запасы нефти – это именно разведанные. Их разведка, как я понимаю, до сих пор не поставлена у вас на поток. При должной настойчивости и масштабных поисках, уверен, вы нефти обнаружите столько, что сможете в ней купаться каждое утро. У меня еще не дошли руки серьезно заняться изучением российских нефтедобывающих промыслов, но одни только бакинские разработки, на мой взгляд, весьма перспективны и способны на первых порах обеспечить страну углеводородами.
— Ну хорошо, а доставка нефти, жидкого топлива?
— Нужно создавать инфраструктуру, — Олег пожал плечами. — Трубопроводы, нефтеперегонные заводы, распределенную сеть заправочных станций. У нас… э-э-э… в общем, не так всё сложно. Разумеется, потребуются определенные вложения, и процесс развития окажется небыстрым, но в конечном итоге все окупится. С учетом того, что на первых порах для снабжения европейской территории вполне можно пользоваться водными путями, для начала нужно вкладываться в постройку тех самых танкеров-пароходов. Далее их можно переоборудовать, заменив работающие на нефти паровые машины дизелями или двигателями внутреннего сгорания. Другой относительно простой и дешевый метод, опирающийся на существующую инфраструктуру – железнодорожные цистерны. Их, как я понимаю, уже выпускают, так что потребуется всего лишь расширить производство. Параллельно потребуется создавать поточные линии по производству бензиновых автомобилей и открывать бензозаправки, для чего можно привлекать частный капитал…
— Слушая вас, — усмехнулся Гакенталь, — можно подумать, что развитие нефтяных движителей уже дело решенное. Вы, однако, забываете о многом. Я, кажется, уже говорил, что в Батуме и Баку сейчас неспокойно? Нефтедобыча нестабильна, цены на нефть и керосин растут, пароходы уходят в затон раньше обычного. Да и вообще уже скоро конец навигации. Дрова и те в два раза подорожали. И откуда брать деньги на такую… инфраструктуру?
— А вот о деньгах я и хотел с вами поговорить. Но не здесь, а в конторе. Слишком серьезный разговор для ресторана. Пока что, господа, — обратился он к инженерам, — не просветите ли вы меня насчет добычи коксующихся углей в Российской империи?..
Разъезжались по домам уже после того, как часы с кукушкой на стене пробили одиннадцать. Оксана, вопреки своим уверениям, уже откровенно дремала. Загрузив ее в коляску и попрощавшись с остальными, Олег пристроился рядом с ней, назвал «ваньке»-извозчику адрес и задумался. Гакенталь, хотя и суховато- сдержанный, вызывал у него симпатию. Да и ребята-инженеры, молодые, веселые, полные жизни и надежд, ему понравились. Молодые? Да нет, лет по тридцать. Всего на семь-восемь лет младше его самого. Всего несколько лет, но ему кажется – что на целую вечность. Откуда в нем столько накопившейся усталости?
— М-м-м… — Оксана сонно пошевелилась, устраиваясь поудобнее на тряском сиденье. — Олег… можно спросить?
— Да, конечно, — рассеянно откликнулся Кислицын. — Что такое?
— Откуда ты столько всего знаешь?
— Ну, — Олег пожал плечами, — отовсюду помаленьку. Бензиновые двигатели, например, я со школы помню. У нас работала секция картинга, я туда года два ходил, пока не надоело. И на летней практике я немного на автобазе поработал. Тогда гравиходы только-только появлялись, основная масса машин ходила на колесах и на внутреннем сгорании. Считалось, что работа автомеханика для парня – самое то. Потом, я изредка «Технологии сегодня» и «Химический вестник» почитывал, когда в руки попадались. Любопытные статейки там встречались, даже такому профану, как я, понятные. Наконец, я, когда в Нарпредах ходил, постоянно с разными учеными встречался, про заводам и лабораториям ходил. Эти умники мне так мозги парили, когда финансирование выбивали!.. Волей-неволей хоть что-то да запомнишь. Эй, да ты спишь совсем?
Ольга не ответила. Она тихонько посапывала носом, прижавшись в боку Олега. Бывший Народный Председатель вздохнул и задумался.
— И почему я в свое время не пошел на экономический? — наконец грустно пробормотал он.
34.01.01.03.0A.12.07.xx.xx.xx. 12.18.19B7568A458
Звезды сияют в глубокой бездонной тьме, словно горящие глаза хищников в ночном тропическом лесу. Звезды собираются в галактики, те – в метагалактики, метагалактики выстраиваются в крупноячеистую сеть, медленно расширяющуюся вместе со Вселенной… Сколько я видел подобных огненных шаров, карликов и гигантов, желтых, белых, голубых, алых, багровых, бушующих в своей вечной ярости или же медленно умирающих от старости, коллапсирующих и взрывающихся! Сколько видел – и все же никак не привыкну. Наверное, человеку, пусть и достигшему почти-божественности, так никогда и не удастся понять и принять бесконечность Космоса, пусть даже он сам научился творить Космос в окружающей многомерной пене. Пусть мы можем зажигать и гасить звезды тысячами, но все же нам никогда не удастся сравниться с тем, что Природа, слепая и бездумная, создала без нашего участия.
Это нас и угнетает. Мы можем сколько угодно полагать себя властелинами мира, но подсознательно всегда помним, что наше могущество каплями растворяется в Великой Пустыне, не обращающей на наши потуги никакого внимания. Мы научились уничтожать само пространство, но даже если сойдем с ума и посвятим все наши силы и весь остаток существования подобному занятию, все равно никогда не сумеем хоть как-то существенно повлиять на Вселенную. Чем бы дитя ни тешилось… Может, мы действительно не венец развития разумной материи, а просто дети, одинокие дети, заблудившиеся в темном лесу и жалкими кострами пытающиеся отогнать прячущийся за деревьями ночной ужас? Может, наша утрата цели – лишь следствие того, что мы сбились с пути? Но когда мы потерялись? На тогда еще живой Земле, ныне затерянной в пространстве и времени? После Слияния? Или позже, когда после Катастрофы выжившие отчаянно пытались найти способ, как жить дальше? Когда отказались от недолговечного биологического мозга в пользу твердотельного носителя? Когда заменили твердотельную матрицу энергетическими вихрями? Когда вступили в окончательный и неразрывный симбиоз с искинами? Когда научились создавать параллельные потоки сознания? Или когда приняли Игру как основу своей жизненной философии?
Неужели тот мальчик, Тилос, прав, отказавшись стать одним из нас? Неужели он увидел в нас что-то, что не можем видеть мы сами? Я с трудом подавляю искушение вывести его психоматрицу из рекреационного сна, чтобы спросить. Нет, пусть спит. Он сам выбрал свой путь и его завершение, и он заслужил покой. Возможно, когда-нибудь потом…
Уже много часов я терзаю себя подобными мыслями, бросаюсь из огня в полымя, затеваю новые эксперименты, не завершив старых, лихорадочно строю игровые площадки, перемещаюсь из одной чужой Игры в другую, наблюдая, выступая в роли бесстрастного, ничем не интересующегося Арбитра и Корректора… Горькая насмешка судьбы: мой давний эксперимент, призванный осветить нам путь во тьме, ответить на десятки незаданных вопросов, привел лишь к тому, что мы еще больше заблудились в чаще, застряли на месте, перестали двигаться вообще. Много часов… Огромный срок. Тысячи и десятки тысяч поколений игрушек, что мы создаем для развлечения. Мои шесть с половиной часов возраста… да, около миллиона планетарных лет в десятичной системе счисления. Для кого-то приближающаяся дата могла бы стать поводом для празднования. Хм, забавно. Много часов мы используем двенадцатеричную систему, но старая, десятичная, основанная на количестве пальцев у биологических предков, так до конца и не выветривается из памяти. Атавизм, существующий благодаря Игре и постоянной жизни на планетах…
Даже такая простая забава, как арифметические подсчеты, приносит некоторое облегчение. Человек отличается от зверя именно этим – абстрактным мышлением, и только его наличие спасло нас, когда-то биологический вид, от гибели и исчезновения подобно другим животным. Но оно же и играет с нами злую шутку, не позволяя различать объективную реальность и выдуманный мир. Возможно, мы уже сошли с ума и лишь полагаем себя нормальными? Что есть норма? Кто ее определяет? Кажется, я отдал бы большую часть своего могущества за то, чтобы суметь взглянуть на нас со стороны.
«Джао, контакт».
