пол-Москвы вооружить. Взрывчатка также запасена, спасибо товарищу Ильину из эсэров и продажным интендантам Московского гарнизона. Иногда у меня возникает впечатление, что самодержавие в России прогнило настолько, что и усилий особых не надо – только пальцем толкни, и само рухнет.
— Рано торжествуете, товарищ, — холодно оборвал его председатель. — Не одного нашего соратника подвела излишняя самоуверенность. Самодержавие прогнило, но сопротивляться намерено до последнего. Борьба ожидается долгой и кровавой.
Человек, известный под партийной кличкой «Николай Матвеевич», лишь пожал плечами.
— Значит, станем бороться и проливать кровь, — пробурчал он. — Не впервой.
— Не сомневаюсь, — председатель сухо кивнул и громко высморкался в уже изрядно промоченный носовой платок. — Товарищ Седой, что насчет винтовок?
— С винтовками пока туго, — виновато пожал тот плечами. — Есть у нас выходы на заводчиков через товарищей за границей, но плохо дело идет. Подозрительные какие-то, сволочи, все выспрашивают, что да как. Самая реальная зацепка – торгуем у одного пройдохи во Франции два вагона ружей. Где украл – непонятно, но явно украл, а не купил. И все равно жмется, цену ломит, не продает.
— Плохо, — вздохнул товарищ Худой, — очень плохо. С одними револьверами против конных и пушек не побьешься. Ты уж, Зиновий, постарайся как-то вывернуться. К началу ноября, кровь из носу, винтовки должны оказаться в городе. Если денег потребуется больше – скажи, придумаем что-нибудь. Тут один богатый старовер нашелся, нынешнюю бесовскую власть ненавидит хуже самого черта. Тоже прижимист, злодей, но видно, что денег у него выпросить можно.
— У еврейских купцов денег водится куча, — заявил тот. — У них шукать надо.
— Еврейские купцы по части прижимистости староверам не уступают, товарищ Леший, — скривился председатель. — Им что, они уже и так хорошо устроились. Их нынешняя власть по большей части устраивает, особенно после весенних послаблений. Говоришь с таким вот купчиной и не знаешь – денег даст или же в полицию побежит заявлять. Вот молодежь голоштанная, местечковая, все правильно понимает, но с них и грош взять стыдно.
— Натравить на них черную сотню, чтобы погромили чуток – сразу правильный взгляд на жизнь выработают, — зло прорычал Литвин. — Как о боге своем иудейском в иешивах рассуждать – само красноречие, а как до дела доходит…
— И без нас их громят порядочно, — вздохнул председатель. — Сам знаешь. Да только от коровы битьем молока не добьешься. Но не надо отвлекаться. Если у тебя есть предложения, как выжать из еврейских, а заодно и из прочих купцов денег, с удовольствием выслушаю тебя после собрания. С учетом того, что «Бунд» скомпрометирован сотрудничеством с Охранкой. Товарищ Леший! Как дела с листовками?
— Полиция разгромила одну типографию, — пробасил тот. — Ту, что товарищ Южин курировал. Через Южина, наверное, и вышли на нее. Но еще три работают бесперебойно. С листовками проблем нет. Товарищи Киска и Мимоза, опять же, помогают чем могут, хотя и на нелегальном положении.
— Хорошо, — кивнул председатель. — Кстати, раз уж речь зашла о Мимозе. А что, товарищ Фрей и иже с ним из Женевы ничего не передавали, никаких инструкций?
— Товарищ Фрей, — в голосе говорящего отчетливо зазвучал сарказм, — из Женевы ничего не передавал, кроме призывов и лозунгов. Товарищу Фрею, как и прочим из его компании, давно нет дела до реальной работы в России. Он хорошо устроился там, на заграничных хлебах, трещит языком на каждом углу, статейки в газеты пописывает, перед эмигрантами выступает, клички себе придумывает одну за другой и ни хрена не делает. Все у него «архинужно» и «архиважно», — он так умело передразнил ульяновский выговор, что многие засмеялись, — а толку ноль. Добро же им там съезды устраивать, от оппортунистов отмежевываться! Это куда веселей, чем под пулями царских сатрапов революцию устраивать. Но вот попомните мои слова, если выгорит у нас дело, он-то потом и окажется главным во всем! А мы – так, сбоку припека.
— Не кипятись, — примирительно произнес председатель. — Они там тоже нужное дело делают.
— Нужное дело Троцкий в Питере делает! — сплюнул на пол Доссер. — Почему он в апреле не побоялся в Россию сунуться? Тоже, чай, сейчас нелегал. А благодаря ему Советы в столице такую силу забрали, что даже правительство их боится. Полиция по струнке ходит! Эсэры, хоть и неправильной идеологии придерживаются, тоже полезны, тоже свои люди, всегда договориться можно. А те… болтуны заграничные… порвал бы своими руками! Вон, товарищ Седой только что о проблемах с винтовками рассказывал. Из-за тех языкастых у нас проблемы, а не из-за прижимистости заводчиков!
— Ладно, ладно! — успокаивающе поднял ладони председатель. — Не о том сейчас речь. Итак, товарищи, настало время, наконец, прейти от накопления сил к активным действиям. Жандармы идут по нашим следам, и тянуть нельзя. На сегодня утвержденный план таков. В конце сентября – начале октября организуем серию забастовок на всех московских железных дорогах, начиная с Николаевской. Отрезать Москву от Питера крайне, жизненно необходимо. Параллельно товарищи из других мест – в Казани, Горловке, Сормово и так далее – тоже начнут забастовки на железных дорогах и предприятиях. Параллельно пошлем людей по городу обходить мастерские и мануфактуры и разъяснять важность забастовок, призывать бросать работу всех без исключения. В течение месяца мы последовательно подорвем устои царизма, разрушим его местные структуры и распылим жандармов и войска по всей территории страны, после чего перейдем к открытой вооруженной борьбе. Восстание в Москве и Питере назначено на начало ноября, на местах присоединятся по нашему сигналу. Стянуть войска на защиту сатрапии генералы уже не успеют. На то, чтобы окончательно свергнуть царское правительство, потребуется неделя, максимум две, после чего власть по всей стране должна перейти к рабочим Советам.
— Гладко было на бумаге… — хмыкнул кто-то.
— Дорогу осилит идущий, — возразил, пожав плечами, товарищ Худой. — Когда-то все равно приходится делать первый шаг. Власть сатрапов сейчас ослаблена позорным поражением в японской войне, войска деморализованы, и лучшего шанса у нас не появится еще долго. Давайте еще раз обсудим детально, на кого какие задачи возложены…
3 сентября 1905 г. Москва. Доходный дом в Хлебном переулке
— Но почему гости именно сейчас? — грустно спросила Оксана. — Посмотри, какая я уродина стала. Даже одеться толком не во что, не говоря уж про гостей.
Она присела на лестничную ступеньку, подперла кулачком подбородок и жалобно взглянула на Олега. Тот, голый по пояс, мужественно примеривался к ведру с по-осеннему холодной водой и в ответ лишь хмыкнул.
— Ты еще от шока не отошла толком, — ответил он. — Тебе бы, по-хорошему, лежать нужно в постели, а не гостей принимать. Да и не гости они, так, деловое свидание. Мы даже к нам подниматься не станем, здесь, во дворе пристроимся. Так что сейчас тебе стоит забраться в постельку и подрыхнуть еще пару часиков. Завтра вот свожу тебя к Болотову в клинику, посмотрит он тебя, капли пропишет. Заодно и меня проверит. Знаешь, он все еще сомневается в моей нормальности. Хотя после твоего появления, похоже, начал подозревать, что происходящее – какой-то странный розыгрыш со стороны Зубатова. По крайней мере, я так понял по некоторым его словечкам, когда он тебя осматривал.
— Болотов – он кто? Смешной дядька-врач в круглых очочках и с козлиной бородкой? — она подставила лицо под холодные лучи утреннего солнца и зажмурилась.
— А ты откуда знаешь? — удивился Олег. Собравшись с духом, он плеснул на себя пригоршней воды из ведра и зашипел от холода. — Ты же… ф-ф-ф, холодно-то как!.. в отключке валялась. Или нет?
— Ну, что-то сквозь туман прорезалось, — вздохнула Оксана. — А кто такой Зубатов?
— О, выдающаяся личность, — Олег поднял палец к небу, продолжая растираться другой рукой. — На полном серьезе – выдающаяся. Я с ним не так долго дело имею, но харизма у мужика потрясающая. И подчиненные уважают, и враги, судя по газетным заметкам, тоже. Уважают и побаиваются. Он здесь вроде моего Китайца… тьфу ты, Михаила Ци Люя, в виду имею. Начальник оперативного отдела Канцелярии,
