новый носитель, и таковой следовало изобрести как можно быстрее.
На создание искусственного твердотельного мозга, способного адекватно поддерживать функционирование человеческой психоматрицы, ушло пятнадцать лет, в течение которых живое население станций сократилось еще на треть. Однако в конце концов благодаря объединенным усилиям энтузиастов исследования завершились успешно.
В окончательном варианте человеку требовалось провести несколько месяцев в коконе, фиксировавшем «ветер в листве», как Ройко поэтически окрестил мыслительные процессы человека. «…по фотографиям дерева мы не сможем создать его точную модель, — писал ученый в одной из статей, — поскольку статичное изображение кроны не дает возможности понять степени свободы каждого отдельного листа и ветки. Мы можем точно воспроизвести внешний вид каждого элемента, но не сможем понять, каким образом он движется под порывами ветра. В результате смоделированное дерево окажется очень похоже на оригинал, но, тем не менее, будет иметь с ним мало общего. Единственный доступный нам сегодня точный способ – разместить видеокамеры во всех возможных точках наблюдения и на основе отснятого материала строить максимально точные модели колебаний каждого листа, самого по себе и в сочетании с соседними…» Создаваемый в результате процесса слепок психоматрицы поддавался переносу на твердотельный носитель без, как предполагалось, заметного ущерба для личности.
Эксперименты дали блестящие результаты. Ройко стал первым человеком, полностью утратившим биологические ткани. За ним последовали другие. Ушло определенное время на то, чтобы адаптировать существующие технологии производства чоки-тел под новые сенсорные матрицы, но здесь уже не требовались технологические прорывы.
И тридцать шесть лет спустя после Катастрофы человек без скафандра впервые вступил на поверхность планеты.
Чужой планеты.
Далеко не все люди и искины благосклонно отнеслись к идее замены живого тела на чоки. Кто-то указывал на объективные недостатки: хотя новые тела обеспечивали почти полный спектр ощущений, даваемый живым телом, это «почти» многим казалось достаточно серьезным поводом отказаться от миграции. Кто-то (в основном искины) опасался непредсказуемых последствий в долгосрочной перспективе, в первую очередь – утрату ценнейших для искинов творческих качеств человеческого мышления. Но как бы то ни было, рискнувших сменить тело оказалось достаточно. В конечном итоге искинов склонил на сторону новых технологий тот факт, что новые носители сознания позволяли на порядок повысить скорость и качество обмена информацией между человеком и внешними устройствами. А люди… людям просто не хотелось умирать.
Параллельно стабилизация производственного цикла на станциях позволила, наконец, изыскать ресурсы на отправку исследовательских экспедиций в метрополию. И вскоре первые транспорты с экипажами из искинов и сменивших тела людей ушли к Солнечной системе на разгонных двигателях…
16 сентября 1905 г. Орехово-Зуевские мануфактуры
Пролетку остановили, когда до ворот осталось с полсотни метров. Гул толпы долетал и сюда, разрезаемый частым свистом и выкриками. Моросил холодный дождик, и молодой казак в заляпанном грязью мундире выглядел злым и усталым.
— На вашем месте, господа, я бы туда не совался, — охрипшим голосом сообщил он. — Там бунт. Побьют, а экипаж перевернут. Вон, управляющий попытался проехать, да едва сам ноги унес, в конторе забаррикадировался. Так что лучше поворачивайте.
Олег привстал и вгляделся в ворота. За ними ворочалась темная человеческая масса, оттесняемая конными. Догорающая с немилосердным чадом деревянная конструкция, замеченная им издали, оказалась остатками некогда элегантного кабриолета. Рядом валялась мертвая лошадь.
— Пся крев! — ругнулся рядом Крупецкий. — Опять бунтуют. Что сегодня, корнет?
— Да кто их разберет! — сплюнул казак. — Не разобрать толком. «Коты» пьяные верховодят. Камнями швыряют, стрельнули вот из револьвера, Мишку подранили. Ротмистр насилу ребят удержал, чтобы шашками смутьянов рубить не начали. Поворачивайте, судари, Христом-богом прошу. Нечего вам тут делать. Все равно начальство все разбежалось аль по щелям забилось.
— Ну что, барин, вертать взад? — простуженно спросил извозчик, поворачиваясь на козлах. — Вот ведь история какая!
— Разворачивай коляску, — сквозь зубы буркнул Олег, легко выпрыгивая на землю. — Разворачивай, но стой на месте. Охранное отделение! — бросил он открывшему рот казаку, и тот осекся. — Болеслав Пшемыслович, сидите здесь.
— Чтобы пан Зубатов с меня голову снял, коли что? — набычился тот, выбираясь вслед за Олегом. — Куда вы, пан Кислицын? Правильно вам говорят – побьют, а то и вовсе убьют. Кто ж в такую толпу суется? Да и что вам там трэба?
— Болеслав Пшемыслович, — резко обернулся к нему Олег, — извольте выполнять приказ. Я не собираюсь соваться в пекло, но мне нужно посмотреть поближе. Да и вы в случае чего меня от толпы не спасете. Не волнуйтесь, я неплохо бегаю. Сядьте в коляску и приготовьтесь сматываться. Вы! — повернулся он к казаку. — Следуйте за мной. Господин Крупецкий присмотрит, чтобы никто не проехал без надобности.
Не обращая более внимания на изумленно застывшего филера, он повернулся и зашагал к воротам. Корнет, поколебавшись и бросив неуверенный взгляд на Крупецкого, двинул лошадь вслед неторопливым шагом.
Олег чувствовал, как внутри поднимается давно забытая волна. Уже не в первый раз он оказывается перед разгоряченной толпой, и не в первый раз что-то внутри подхватывает его и несет вперед, вперед, вперед, не давая остановиться и задуматься, что же именно он собирается делать и чего хочет добиться. Пан или пропал! Но сейчас откуда-то он твердо знал: от того, что он увидит и поймет сегодня, может зависеть его дальнейшая судьба.
— Корнет! — рявкнул над ухом густой бас. — Что здесь делает штатский? Почему пропустили?
Грузный седоусый казак с нагайкой в руке разъяренно навис над ним, сидя на огромной лошади, каких Олег еще не видел. Судя по цацкам на мундире, на него налетел какой-то высокий чин.
— Господин ротмистр… — неуверенно начал корнет, но Олег перебил его.
— Московское охранное отделение! — твердо сказал он грозному начальству. — Я Кислицын Олег Захарович, чиновник для особых поручений. Что здесь происходит? Доложите обстановку, — краем глаза он заметил, как сзади набегает отошедший от столбняка Крупецкий, и отмахнулся от него. — Почему бунт? Доклад по форме!
— Э-э-э… — Ротмистр явно опешил, но тут же взял в себя в руки. — Да, ваше высокоблагородие, простите, что не признал… — Он неуверенно вгляделся в лицо Олега, словно пытаясь узнать его, но тут же сдался. — Докладываю. Сегодня утром поступило сообщение, что на мануфактурах в очередной раз взбунтовались рабочие, толпы собираются во дворах и отказываются приступать к работе. По тревоге подняты и отправлены сюда четыре сотни казаков Семнадцатого полка под моим командованием. Первая полусотня перед вами, остальные блокируют другие мануфактуры, но там толпы куда меньше. Здесь главная буча. Нескольких мастеров на тачках вывезли – это они так свою злобу к ним выражают, стекла побили, шинки вот по соседству разграбили, водки да вина унесли черт знает сколько. Фабричный инспектор появлялся, успокаивал, так чуть не побили. Уехал восвояси…
— Ваши приказы?
— Рассеять толпу, прекратить беспорядки, не допустить ущерба имуществу, по возможности избегать кровопролития. Оказать посильную помощь администрации в восстановлении порядка.
— И как успехи? — осведомился Олег, окидывая огромный двор взглядом. Толпа шумела в двух десятках метров, доносились отдельные неразборчивые выкрики. В оконных проемах кое-где торчали уродливые осколки мутного стекла, валялся на земле разнообразный мусор. Несколько высоких труб уныло испускали едва заметные струйки дыма: похоже, паровые машины, приводящие в действие ткацкие станки,
