— Она моя се…
— Я его подруга и любовница, — фыркнув, перебила его девушка. — Только он все пытается мою… хм, репутацию беречь.
— А, понятно, — товарищ Владимир понимающе кивнул, почти неразборчиво в полумраке. — Что же, деликатность делает ему честь. Значит, ханжество по отношению к вопросам пола вы отвергаете. Позвольте осведомиться, вы верующие?
— Вряд ли, — Олег слегка усмехнулся. — Я немного интересуюсь религиозными вопросами, просто для саморазвития, но вряд ли верующий. И Оксана – тоже.
— Еще лучше, — одобрил бас («товарищ Михаил»?) — Знаете, товарищ Олег, вы ведь практически наш человек. Отвергаете лживость государственной религии и соответствующих институтов брака, интересуетесь реальным положением дел в политике и экономике и даже стремитесь увидеть живого революционера, — он хохотнул. — Однако я должен вас несколько разочаровать. Хотя мы и принадлежим к нелегальной партии, мы не являемся революционерами. Мы относимся к фракции так называемых меньшевиков, как окрестили нас после недавнего съезда. Мы осознаем необходимость реформ, улучшающих положение рабочего класса и крестьянства, но не думаем, что существующий строй следует разрушать насильственно. Так что революцию мы делать не собираемся, в чем и расходимся с нашими более радикально настроенными товарищами. Вы, простите, кто по роду занятий?
— Я… — Олег растерялся. Не сообщать же им про Охранное отделение? — Ну, я что-то вроде инженера. У Гакенталя проект двигаю, еще кое-что по мелочам.
— То есть положение рабочего класса более-менее себе представляете. А мадам Оксана?
— Мадам Оксана, — хмыкнула девушка, — занимается тунеядством. Пока, во всяком случае. Мы, видите ли, недавно в Москве, и я еще не нашла себе занятия. И потом, я болела.
— Понятно. Ну, дело мы вам подберем, если появится желание. Да, если появится…
— Погоди, товарищ Михаил, — перебил его «товарищ Валерий», — давай по порядку. Может, мы сегодня разговариваем в первый и в последний раз в жизни. Давайте, товарищи, мы кратко введем вас в курс дела. Изложим, так сказать, нашу платформу и посмотрим, насколько она вас привлекает. Товарищу Василию тоже полезно послушать, он совсем недавно к нам присоединился. Согласны?
— Я готова! — решительно заявила Оксана, устраиваясь поудобнее на шатающемся колченогом стуле. — Валяйте… товарищи, мы вас слушаем.
Пятнадцать минут спустя Олег задумчиво прокашлялся.
— Простите, можно перебить?
— Э… да, что такое?
— Видите ли, ссылки на авторов тридцатилетней давности – очень интересно, но как-то чересчур абстрактно. Тем более, когда вы излагаете довольно банальные общие места. Я совершенно согласен, что пролетариат должен иметь больше прав, получать достойную зар… жалование, ну, и все такое. Ваше общество… — он осекся, выругав себя за оговорку. — Да, современное общество далеко от идеала, и его, безусловно, следует реформировать. Вопрос в первую очередь в том, каким образом. Силой? Революцию вы вроде бы отвергаете. А как?
— Значит, вы с нами согласны? — удивленно переспросил «товарищ Владимир». — Ну-ну… похвально. Разрешите осведомиться, вы ранее уже интересовались предметом?
— Я много чем интересовался, — отмахнулся Олег. — И кое к чему в ваших словах мог бы и придраться. Но сейчас меня в первую очередь волнуют ваши методы. Понимаете, если вы из тех, кто намеревается силой уничтожить существующий строй, нам определенно не по пути. Я человек мирный, стрелять ни в кого не собираюсь, да и глупость это несуразная. Вон, Василий свидетель – пальнул какой-то дурак в казака на митинге, и пожалуйста – несколько трупов. Причем отнюдь не казачьих.
— Василий? — товарищ Антон резко повернулся к детине. — Почему нам об убитых ничего не рассказал?
— Так я ж не знал, что надо… — промямлил тот. — Я ж думал, что так и положено…
— Ну вот еще! — строго проговорил товарищ Антон. — Ты прекрасно осведомлен, что мы стрельбы не одобряем. Ай-яй, как нехорошо, а! Надо обязательно поговорить с товарищами…
— Толку с ними разговаривать! — зло выплюнул товарищ Михаил. — Ты же сам знаешь, им чем больше крови, тем лучше. «Умрешь недаром, дело прочно…». Наверняка тот дурак с их наущения и стрельнул.
— Надо ли понимать, господа, что вы не одобряете подобных действий своих радикальных… коллег? — осведомился Олег, подергивая себя за ухо.
— Верно мыслите, товарищ, — сухо ответил товарищ Михаил. — Как я уже упоминал, мы принадлежим к умеренной фракции Российской социал-демократической партии. Мы за низвержение самодержавия, но отнюдь не силой оружия. Я бы дал вам почитать брошюру товарища Мартова, но сейчас ее у меня нет. Если кратко, то мы за серьезные реформы существующего строя и против самодержавия. Однако мы не разделяем оптимизма… хм, «большевиков», полагающих, что пролетариат уже политически созрел, чтобы взять всю власть в свои руки. Рабочие в массе совершенно неграмотны во всех смыслах, у них отсутствует понятие о коллективе, о братстве трудящихся. Сейчас необходимо объединяться с буржуазией, которая также находится в весьма угнетенном положении, и вместе с ней добиваться новых прав и свобод. Необходимы государственные выборные органы, широкое представительство в них всех слоев населения, включая пролетариат…
— Извините, скажите вот еще что, — перебил его Олег, и говорящий недовольно умолк. — Вы все время говорите про пролетариат, но при том ни словом не обмолвились про крестьянство. Между тем, если мне не изменяет память, в Российской империи восемь человек из каждых десяти живут в деревне. А из оставшихся двух далеко не все являются рабочими. Я тут как-то попытался прикинуть в уме количество промышленных рабочих, и оно на всю страну оказалось не более пяти миллионов человек. Ну, десяти, если я где-то ошибся. Из ста тридцати-то по переписи девяносто седьмого года! Вы хотите проводить реформы в их пользу? Благое намерение, но, боюсь, оно мало что изменит. Народ из деревень идет на фабрики, поскольку в деревне жить еще хуже. Так что даже если ваши рабочие заживут хорошо, в общем положение в стране оно мало изменит.
Кто-то – в полумраке Олег не разобрал, кто – хмыкнул.
— Да уж, товарищ Олег, умеете вы в корень проблемы заглянуть, — наконец нехотя произнес «товарищ Валерий». — Тут вы правы. Крестьянство – наше слабое место. Кто только об него зубы не обломал, начиная с «Земли и воли»… Самое натуральное болото, которое не расшевелить. Эсэры, кажется, и то уже сдались. Ну, что делать. Приходится жить с тем, что есть. В свое время и до крестьянства руки дойдут.
— Зря вы так думаете, — хмыкнул Олег. — Кончится дело тем, что придется с крестьянами воевать так же, как сейчас самодержавие воюет с купцами и рабочими. С одной только разницей – крестьян куда больше, и крестьянский бунт куда хуже, чем пролетарский. Ну, оставим тему до другого раза. Осознаете проблему, и то ладно. Теперь такой вопрос. Причины, из-за которых рабочие находятся в бедственном положении, вы обрисовали. Теперь мне интересно, какие вы видите методы исправления ситуации…
Расходились, по олеговым прикидкам, часов в одиннадцать. На улице держалась кромешная темнота осенней ночи, ожидающая, когда недалекий уже снежный покров хоть немного разгонит мрак своим смутным мерцанием. Дул влажный леденящий ветер, обещающий безнадежную обложную морось, и Олег поплотнее запахнулся в тонкую суконную шинель, краем глаза заметив, как Оксана завернулась в шаль. На крыльце он обернулся и произнес:
— Так запомните, товарищи, — Хлебный переулок, дом пять. Жду от вас весточки до конца следующей недели.
Где-то там, в темноте, терпеливо ожидали филеры, готовые неслышно последовать за расходящимися, и Олег почувствовал легкое угрызение совести при мысли о том, что предает новых знакомых. Впрочем, тут же поправил он себя, не предает. Судя по всему, ребята вполне безобидны, от нынешнего бардака предпочитают держаться в сторонке, а потому можно убедить Зубатова оставить их в покое. А вот ему знакомство может оказаться вполне полезным. Можно свести их с Ваграновым, например. Или нет, с Ваграновым не надо. Тот знает об Охранном отделении. Пусть пока поживут сами по себе. А там… а там, глядишь, собственная карманная партия ему, Олегу, для чего-нибудь да пригодится. Для чего –
