не пришла ли какая-нибудь депеша?
– Из России не было курьеров.
– А императрица?
– Крайне беспокоится за мужа. Теперь она во дворце Сен-Клу с сыном и тоже ждет курьера.
– Значит, боги на нашей стороне! – весело сказал Мале. – Может быть, дорогой полковник, Наполеон уже умер там, в московских стенах?
– Нет, я уверен, что он жив, – с горечью ответил Анрио, – демон охраняет его.
– Вы человек твердый, полковник, и ваша ненависть к Наполеону предохраняет вас от всякой слабости. Вы поделились со мной частью ваших страданий; утешьтесь же хоть наполовину: скоро вы будете отомщены!
– Возможно ли это? – сказал Анрио, качая головой. – Я начинаю отчаиваться, и уже теперь вы видите перед собой того человека, который открылся вам. Послушайте меня, генерал! Я хотел отправиться вместе с армией, последовать за Наполеоном в далекую Россию и там, выждав момент, напасть на него и поразить в сердце, как он поразил меня. Но граф Мобрейль отговорил меня от этой попытки, указав, что вы вернее можете помочь мне отомстить. Он посоветовал мне повидаться с вами и сообщить вам некоторые сведения; они будут вам полезны для цели, которую я подозреваю, но которую вы от меня скрыли. Я послушался Мобрейля и пришел к вам, чтобы отдаться в ваше распоряжение и сообщить вам сведения, которых вы у меня просили.
– И вы были драгоценнейшим помощником, мой дорогой Анрио! Скоро мы будем в состоянии отблагодарить вас за ваши услуги.
– Я не знаю, чего вы хотите, и не могу отгадать, к какой таинственной цели вы стремитесь, – продолжал Анрио в волнении, – я последовал за вами как человек, у которого завязаны глаза и которого заставляют ощупью пробираться по мрачному месту. Для вас и вашего дела, так как мне казалось, что оно связано с моим мщением, я согласился остаться во Франции; под предлогом внутренней болезни и чисто физической слабости, между тем как больна только моя душа, мне удалось благодаря покровительству маршала Лефевра остаться в Париже. В то время как мои товарищи дерутся с русскими, берут города, выигрывают сражения, приобретают чины и покрывают себя бессмертной славой в этой гигантской войне, я сижу здесь вложив саблю в ножны, за письменным столом в канцелярии генерала д'Юллена, губернатора Парижа.
Анрио опустил голову. Видно было, что в душе он переживал жестокую борьбу с совестью. С возрастающим смятением он продолжал:
– Мое положение при командующем парижским гарнизоном дало мне возможность в точности узнать военные силы, которыми располагает охрана города, состав патрулей, имена начальников и расположение войск. Вы просили меня дать вам все эти сведения, я так и сделал. Но… это – измена, генерал!
– Ну, к чему употреблять такие сильные выражения? – добродушно заметил Мале. – Будьте уверены, что, сообщая мне все это, вы не изменяете ни своим обязанностям, ни стране. Я не потребовал от вас ничего такого, что было бы несогласно с вашей воинской честью. Генерал Мале не способен внушать кому бы то ни было бесчестный поступок!
– Я верю вам, генерал! Но если, послушавшись Мобрейля, я в первый момент острого горя и страдания был готов пойти на все, решиться на что угодно против императора, то только для того, чтобы отомстить ему.
– Ну а теперь? Теперь вы уже успокоились? Ваш гнев растаял, и горе смягчилось? Может быть, вы уже считаете себя отомщенным?
– Мое страдание так же глубоко, как и прежде, а гнев не уменьшился ни на йоту, и я по-прежнему жажду мести.
– Ну так откуда же все эти сомнения, раскаяние, колебания, мой юный товарищ?
– Генерал, выслушайте меня! Я признался вам в бешеной и ненасытной ненависти к Наполеону. Но я ищу только одного Наполеона, только в него и целюсь я, только
– Дитя! – пробормотал Мале, покачивая головой. – Император и Наполеон – один и тот же человек.
– Может быть, но не для меня! Пораздумав обо всем, что говорят теперь в Париже, о распространившихся слухах, об отсутствии известий из России, что заставляет предполагать, что наша армия потерпела поражение, я задался вопросом, имею ли я право продолжать таить свою ненависть словно орудие, направленное на грудь того, кто несет на крупе лошади всю Францию.
– Наполеон не Франция! – энергично запротестовал Мале. – Он изменил делу свободы. Это деспот, который всем пожертвовал ради своего честолюбия. Сотнями ручьев он заставил литься на всех полях Европы чистейшую кровь нашей молодежи. Он ведет за собой в данный момент почти всю нацию к зияющим, словно могила, равнинам России, и эти равнины и похоронят его, как могила! Он идет своей мрачной дорогой посреди скелетов и трупов. Франция с жадностью жаждет свежего воздуха свободы, а ей приходится задыхаться под гнетом насилия; она ищет мира, а он гонит ее в бесконечные сражения. Нет, Наполеон это еще не Франция, и вы не должны смешивать раба и тирана, жертву и палача!
Анрио, не знавший ничего о проектах заговорщика, замолчал, потупившись.
Выдержав небольшую паузу, Мале продолжал твердым голосом:
– Ведь это вы пришли ко мне, полковник, я же не искал и не звал вас к себе. Как арестант, не имеющий оснований восхищаться императором, как республиканец, ненавидящий империю, как военный, лишенный возможности командовать своим полком, а потому охотно расположенный сходиться с другими недовольными, я принял вас с радостью, с доверием, даже с надеждой, когда вас направил ко мне граф д'Орво-де-Мобрейль, с которым я познакомился еще при вестфальском дворе. Я ни о чем не спрашивал вас, вы сами открыли мне то, что угнетало ваше сердце. Я ни о чем не просил вас – вы сами предложили мне свою помощь на тот случай, если я затею что-нибудь против Наполеона. Я не завлекал вас, даже намеком не посвятил в те проекты, которые мог иметь; я просто сказал вам, что был бы очень доволен, если бы мог узнать некоторые подробности относительно внутренней охраны Парижа – подробности, которые, к слову сказать, я легко мог узнать от других.
– Я дал вам все желаемые сведения.
